Суфийские тарикаты в переломные исторические периоды играли ключевую роль в судьбе чеченского обществе
Ислам в Чечне, по признанию многих исследователей, имеет многовековую историю. «Сила Ислама в том, что он утверждался на периферии мусульманского мира, адаптируясь к этнокультурным особенностям региона», – пишет известный религиовед, доктор философии профессор Вахит Акаев. Он подчеркивает, что «на Северо-Восточном Кавказе (Дагестане, Чечне и Ингушетии) ислам распространялся в форме суфизма, представленного через тарикаты накшбандийа, кадирийа и шазалийа».
«Термин «тарика», – отмечает ученый, – означает «путь». А тарикат – это «система духовно-мистической подготовки верующего, избравшего путь, ведущий к Истине (Богу)».
В. Акаев отмечает также «не идентичность объемов понятий «суфийский тарикат» и «суфийский орден»: «орден – объединение верующих, возникшее на почве выбора того или иного тариката, а тарикат – путь, ведущий к Богу».
Членов суфийских братств называют мюридами. «Приблизиться к Богу через преданную службу, сердечную привязанность к своему наставнику, пророку – цель, преследуемая мюридом».
По утверждению ученого, «в суфизме встречается большой разброс идей: от умеренных, не противоречащих ортодоксальному исламу, до крайних, допускающих чрезмерное свободомыслие. Многообразна в суфизме и ритуальная практика: встречаются суфии, исполняющиеся тихий зикр, а также те, кто исполняют громкий зикр».
По мнению другого исследователя, этнографа Яна Чеснова, «исследователям предстоит еще долгая работа для того, чтобы объяснить, почему ислам в Чечне утвердился именно в суфийской форме».
Вирды
«В сегодняшней Чечне суфии составляют, по всей вероятности, примерно 90 процентов от всего населения», – полагает чеченский историк Майрбек Вачагаев, живущий за рубежом. «Радикалистов» он называет «активным меньшинством, движимым своими интересами не только в Чечне, но и во всем северокавказском регионе».
Другой особенностью чеченского суфизма, по мнению ученого, является «то, что в чеченском обществе нет живых шейхов…»
В Чечне действуют два основных суфийских тариката – накшбандийа и кадирийа. С первым из них, по подсчетам Вачагаева, «связаны 109 шейхов, эвлийя и известных религиозных деятелей Чечни».
Религиозная община (братство, орден) у чеченцев обозначается словом «вирд». Ян Чеснов в связи с этим отмечает, что человек «входит в ту или иную общину по своему собственному побуждению: известно много случаев, когда люди меняли одно братство на другое. Но человек может остаться в общине отца или матери в знак уважения или памяти».
Не переводятся «аналитики», которые за каждым серьезным событием в Чечне видят клан, тейп, вирд или еще что-то из этого ряда. Однако сами чеченцы нередко, прожив бок о бок десятки лет, узнают о тейповой или вирдовой принадлежности друг друга случайно, а иногда из-за какого-либо ЧП. А к какому суфийскому братству человек себя относил, в абсолютном большинстве случаев становится известным вообще после его смерти, когда возникают вопросы, как хоронить, совершать громкий зикр или нет и т.д.
Майрбек Вачагаев считает, что «на Северном Кавказе, и в частности в Чечне, оба тариката (накшбандийа и кадирийа – ред.) насчитывают свыше 20 действующих вирдов». Вахит Акаев сообщает о большем количестве вирдов – свыше 32.
Трансформации
«Нередко, – пишет Вахит Акаев, – на Северном Кавказе во главе народных восстаний против царской власти, а позже и советской власти, становились лидеры суфийских тарикатов, выражавшие в такой форме протест против власти, ущемляющей их религиозные, этнические и политические интересы».
Так, шейх Мансур, который, по мнению многих исследователей, принадлежит ордену накшбандийа, первоначально «проповедовал борьбу против человеческих пороков, призывал горцев к высокой духовности». А затем «в силу обстоятельств, не зависящих от него, вынужден был стать на путь военной борьбы против завоевательной политики самодержавия…», и такая «трансформация – типичный пример перехода суфия-мистика на путь войны во имя освобождения своего отечества от иноземцев».
«Эта же ситуация, – пишет Акаев, – наблюдается в Дагестане в начале 20-х годов Х1Х века, когда дагестанский суфий Мухаммад Ярагский, принявший тарикат накшбандийа от Исмаила Курдамирского, был вынужден обосновать необходимость газавата против царских войск, начавших интенсивное покорение Дагестана. Это суфий-мистик благословляет первого имама Дагестана и Чечни Гази-Мухаммада на вооруженный конфликт с царизмом, продолжавшийся многие годы». Затем горцы продолжили борьбу под предводительством имама Шамиля.
В этот сложный период чеченец суфий Кунта-Хаджи Кишиев заложил начало тариката кадирийа в Чечне. Как отмечает Акаев, «основные идеи учения Кунта-Хаджи … не были ни агрессивными, ни фанатичными, ни реакционными. Как и всякий мистицизм, его учение было духовно-религиозным явлением, и оно позитивно воздействовало на сознание людей. Кунта-Хаджи не призывал ни к насилию, ни к войне…» Больше того, «идеология кадирийского тариката и его практика разительно отличались от мюридизма, ориентировавшего горцев на войну с царизмом до победного конца».
«В политическом отношении, стремлении к власти Шамиль и русские императоры – «близнецы», хотя являлись злейшими врагами. Кунта-Хаджи же – их полный антипод. Для царизма люди с мировоззрением Кунта-Хаджи были куда более опасны, чем Шамиль. Для царских властей Кунта-Хаджи – фанатик, преступник, смутьян, подбивающий людей служить не господам, а Богу», – резюмирует Вахит Акаев.
«Служить не господам»
Царизм отправил Кунта-Хаджи в ссылку, а его последователей, требовавших освободить своего духовного лидера, – расстрелял под чеченским селением Шали.
Считается, что устазы, шейхи, имамы появлялись в чеченском обществе в переломные моменты истории, когда, по словам М. Вачагаева, «ставился под угрозу сам факт существования народа». Это, в первую очередь, – шейх Мансур, имам Ташу-хьажи, имам Алибек-Хаджи, другие. А «активность шейха Берсы, Бети-шейха, шейха Киши-хажи проявилась тогда, когда народ должен был решить, какой из духовных путей выбрать», – пишет Вачагаев.
По его мнению, духовные наставники «объединили уставших от бесконечных войн и гонений людей, вселяя в них веру во Всевышнего и надежду на лучшую долю».
Судьба многих шейхов трагична. Дени Арсанов, пытаясь предотвратить вооруженный конфликт между казаками и горцами, вместе с еще 30 своими мюридами погиб в г. Грозном от рук белоказаков. Билу-Хаджи Гайтаев, узнав об угрозе большевиков разрушить селение Урус-Мартан, а его жителей – уничтожить в случае, если его не выдадут, сам сдался властям и сгинул в чекистских застенках. До последних дней жизни преследовался Солса-Хаджи Яндаров…
И царская, и советская власть была безжалостна к каждому, кто призывал служить не ей, а Богу. В конце 20-х, в 30-е годы прошлого века по Чечне прокатились несколько волн массовых репрессий, в ходе которых были замучены и расстреляны десятки тысяч духовных лиц, верующих, закрыты и уничтожены сотни мечетей, медресе.
Советам удалось прервать обязательную в суфизме преемственность (силсилу), но власть оказалась не в силах сделать то же самое с духовной жизнью народа. «Ислам, – пишет Майрбек Вачагаев, – ушел из публичных мест и переселился в семью… Именно таким образом Ислам не только не был вытеснен из жизни чеченского общества, а, наоборот, охватил все население». На этот «феномен» обращает внимание и Ян Чеснов. А по мнению доктора исторических наук Виктора Дубовицкого, «в настоящее же время суфизм с успехом перекочевал и в политологическое пространство».
Вне политики
Однако это не означает, что тарикаты активны в политической жизни. Скорее, наоборот. Даже крупные вирдовые братства никак не обозначают желания присутствовать или самого присутствия в политике. При этом есть немало примеров того, что абсолютное большинство их предпочитают находиться не в состоянии конфронтации, но в оппозиции ко всякой власти. А судить о позиции того или другого тариката по ключевым вопросам можно лишь по степени участия его представителей в протекающих в жизни общества процессах.
Так, судя по результатам многих исследований, накшбандийцы составляли костяк антидудаевских сил в Чечне, а кадирийцы стали участниками т.н. гудермесского сражения, в котором было нанесено сокрушительное поражение вооруженным формированиям ваххабитов.
Несмотря на эти признаки реальной силы, которую представляют собой тарикаты и отдельные вирдовые братства, ученые сходятся во мнении о невозможности определить точное число членов этих братств. Эти трудности связаны, в частности, и с тем, что тарикаты выступают с единых позиций во всех тех вопросах, которые связаны с сохранением и укреплением веры и единства мусульман. Закрытость же внутренней жизни суфийских орденов проистекает, в основном, из необходимости противостоять непрекращающимся попыткам государства взять под контроль духовную жизнь.
В периоды, когда власть ослабляет натиск, вирдовые братства стараются использовать все имеющиеся у них в наличии возможности. Так, в конце 80-х годов, когда Советы сняли запреты на строительство и открытие мечетей и медресе, ими в центре Грозного собственными силами была построена первая соборная мечеть, а в селе Курчалое – первый исламский институт. А, скажем, в Урус-Мартане дениарсановцами, в основном, ингушами, была начата реконструкция зиярта шейха, а солсахажинцами – строительство мечети. При этом соборная мечеть в этом крупном чеченском райцентре была возведена общими усилиями всех мусульман, независимо от вирдовой принадлежности.
В последнее десятилетие восстановление зияртов осуществлено, главным образом, Региональным общественным фондом имени Ахмата-Хаджи Кадырова. Им же оказывается наиболее значимая поддержка в восстановлении и строительстве мечетей, духовных учебных заведений. Активно участвуют в этом процессе и суфийские ордена, особо не афишируя, однако, этой своей деятельности.
Чечня живет в условиях функционирования двух тарикатов, нескольких десятков вирдовых братств, однако это, по мнению политолога Эдильбека Хасмагомадова, никак «не мешает руководству Чеченской Республики проводить политику консолидации чеченского общества, провозглашая, в частности, принцип равного уважения ко всем существующим вирдовым объединениям».
Политолог характеризует отношения между вирдами и тарикатами «как стабильные и неконфликтные, в отличие от отношений между суфиями и салафитами».
Накшбандийа
Этот тарикат – одно из широко распространенных на Кавказе суфийских братств. Название восходит к имени известного мусульманского деятеля исламского мира Бахаудина Накшбанди (1318-1389 гг.).
Первым из суфийских шейхов, который определяется, как последователь накшбандийа, был, как утверждает М. Вачагаев, чеченец из села Алды Ушурма, более известный как шейх Мансур. Роль шейхов этого тариката «сводилась к укреплению и сплочению людей на фоне физического и духовного давления со стороны российской империи». «В конце XVIII и первой половине XIX вв. все лидеры антиколониальной войны как в Чечне, так и в Дагестане были представителями данного тариката».
Основная практика – «тихий зикр, совершаемый скрыто от непосвященных». Главная формула – бессчетное повторение про себя имени Бога. Считается, что верующий не должен выставлять напоказ свою набожность. Поэтому зикр – таинство, скрытое от посторонних глаз. «Коллективный зикр осуществляется раз в неделю… Громко произнесенная молитва, согласно накшбандийцам, теряет свою религиозную значимость», – подчеркивает М. Вачагаев.
«Среди накшбандийцев Чечни, – сообщает далее ученый, – есть лидеры, авторитет которых был очень высоким, в том числе и среди кадирийцев. Это, прежде всего, имам Ташу–хьажи Саясанский. Он сочетал в себе все те черты, которые были дороги сердцу чеченца: он был шейхом, воином, философом и патриотом своего народа. Другие известные и очень почитаемые личности: Абу-шейх, Докку-шейх, шейх Дени Арсанов, шейх Усман-хьажи, шейх Элах моллы и шейх Солса-хьажи».
Кадирийа
Это – суфийское братство, у истоков которого стоял известный исламский теолог Абд аль Кадир аль Джилани (1077-1166 гг.).
Кадирийцев узнают по громкому зикру. Он совершается по кругу и может сопровождаться различными действиями головы, рук. Некоторые вирдовые братства, совершая громкий зикр, используют также различные музыкальные инструменты: чиммирзоевцы – жирг1у (бубен), висхаджинцы – 1ад хьокху пондар (разновидность скрипки).
Наиболее известен вирд шейха Киши-хьажи (Кунта-хьажи), который считается и одним из крупных. Кишихаджинцы носят «мюридское одеяние», узнаваемое, прежде всего, по длинной рубахе со стоячим воротником и застежками вместо пуговиц, а также по головному убору – тюбетейке. Узнаваем и круговой зикр, который члены братства совершают. В зикре участвуют только мужчины.
Представители этого вирда живут практически в каждом чеченском населенном пункте. Есть они и в Ингушетии, Дагестане, а также в Казахстане, Киргизии, Узбекистане. По мнению многих исследователей, в силу своей обособленности вирд сохранил свой первоначальный облик.
Это братство отличается также убежденностью мюридов в исключительности своего шейха.
Глава Чечни, большинство членов чеченского Кабинета министров являются кунтахаджинцами.
Баматгириевцы (по имени шейха Бамат-Гири-хьажи Митаева) совершают громкий темпераментный зикр, сопровождая его киванием головы. Считается, что представители этого вирда наиболее активны в политическом отношении. Наиболее близким к этому вирду считается вирдовое братство Мани-шейха.
Алимитаевцы (по имени Али Митаева) совершают также «кивающий» зикр, который длится несколько часов. В этом они – безусловные лидеры среди всех других вирдовых братств. Общепризнанна также особая мелодичность зикра алимитаевцев.
Братство шейха Чиммирзы совершает схожий с кунтахажийским зикр, но сопровождает его искусной «игрой» на разновидности бубна. В зикре, наравне с мужчинами, участвуют и женщины. В память о своем устазе все мюриды носят белые шапки, поэтому в народе их называют не иначе, как белошапочниками.
Вирд шейха Вис-хаджи возник в середине прошлого века в Казахстане. Мюриды также носят белые каракулевые папахи и образует спаянную структуру с сильно развитой взаимовыручкой. В их зикре участвуют совместно мужчины и женщины, а также используются музыкальные инструменты – жирг1а и 1ад хьокху пондар.
В советские годы преследования суфийских орденов носили очень жесткий и повсеместный характер. Несмотря на это, они сегодня составляет единое целое с чеченским обществом, а не стихавшая многие годы скрытая борьба их с властью и власти с ними переросла в сосуществование и близость с ней. Однако, как полагают многие исследователи, если власть предпримет новые попытки «закрутить религиозные гайки», вирдовые братства вновь уйдут в себя, и государство окончательно утратить доверие и возможности влиять на умонастроения огромной массы мусульман.
Назма
Назма – это одновременно и стихотворный текст на религиозную тему, и вокальное, хоровое – без музыкального сопровождения – исполнение этого текста. Это – огромный пласт чеченской национальной культуры, который изучен не до конца. Этнограф, журналист, редактор журнала «Стела1ад» («Радуга») Имран Джанаралиев, которого уже несколько лет нет в живых, три десятилетия посвятил сбору назмов, их изучению, систематизации. Им при жизни подготовлено три тома назмов с комментариями.
По традиции, назмы исполняются после зикра или мавлида. В них воспеваются деяния Пророка Мухаммада и его сподвижников – асхабов на пути Аллаха. Не являющиеся профессиональными вокалистами, мюриды демонстрируют огромное мастерство при исполнении назмов. Многоголосое пение завораживает. Давно уже замечено: в дальнюю поездку чеченские водители берут записи назмов, а не современных шлягеров.
С другой стороны, большинство чеченцев не одобряют, например, использование висхаджинцами музыкальных инструментов при исполнении зикра. В то же время только благодаря этому братству сегодня и можно услышать, как по-настоящему проникновенно звучит тот же 1ад хьокху пондар. И есть как бы негласный «договор»: пусть вирд у себя внутри сохраняет избранную им форму зикра, но не навязывает ее за пределами своего братства. Умение быть терпимыми, уважительными по отношению друг к другу – общая отличительная черта всех существующих религиозных общин в Чечне.
А вот одни и те же назмы исполняют как кадирийцы, так и накшбандийцы. И слушают их, особенно старики, часто со слезами на глазах.
Радикалы
Их численность М. Вачагаевым, как отмечалось выше, оценивается примерно в 10 процентов населения. Но цифра, видимо, сильно завышена. В связи с этим можно вспомнить, в частности, точку зрения политолога Эдильбека Хасмагомадов: «Несмотря на то, что в Чечне влияние салафитов возрастало на протяжении второй половины 1990-х годов, … салафизм так и остался идеологией меньшинства, причем меньшинства явного».
Хасмагомадов выделяет из общего контекста и тот факт, что «лидеры салафитов вовсе не стремились закрепиться в роли чеченских национальных лидеров – их политические амбиции были гораздо шире», и «воинствующие исламисты» всячески подчеркивали наднациональный характер своей идеологии и ставили принадлежность к всемирной исламской умме выше этнической идентичности».
Между тем, по словам исследователя, «противостояние традиционалистов и неофитов в Чечне носило предельно обнаженный и непримиримый характер… Имели место и прямые вооруженные столкновения, например, когда традиционалисты силой воспрепятствовали разрушению зиярта на могиле матери шейха Кунта-Хаджи. После этого случая руководители салафитских джамаатов предупреждали своих последователей, что после завершения войны «с русскими» им предстоит война с суфиями».
При этом большинство местных аналитиков полагает, что полная ясность в отношениях с ваххабитами была бы достигнута еще во второй половине 90-х годов прошлого века, если бы не висевшая в то время над Чечней угроза второй войны. «Традиционалисты» в тот период считали, что сколько-нибудь серьезное выступление против неофитов может быть использовано в качества повода для нового ввода российских войск «с целью прекращения начавшегося массового кровопролития». Сегодня этот фактор уже не имеет значения.
Второй важный момент заключается в том, что, по мнению «традиционалистов», на поставленные ваххабитами вопросы и обвинения даны исчерпывающие ответы как в самой Чечне, так и, например, выдающимся современным исламским ученым из Дагестана Курамухаммадом-хаджи Рамазановым, погибшим в результате теракта в 2007 году. Ответы содержатся и в материалах Московской богословской конференции. Поэтому, как полагают многие эксперты, никогда больше в Чечне суфии не позволят поднять голову силам, которые ориентированы не на укрепление единства мусульман, да и народов России вообще.
Сегодня в республике нет сил, которые готовы обозначить себя как ваххабиты или салафиты.
