- Что, вот так прям и писать?- Да, так вот прямо и пишите. - А ты часом не пьян? - А вам какое дело? Вам сказали писать – Вы и пишете.
Пожилая паспортистка снова заглянула в бланк, но уже через очки. - Зачем тебе это, хлопчик? - Если говорю, значит надо. Пишите, как хочу. - Но почему? – недоумевала паспортистка – Как я такое тебе в паспорте напишу? Тебе вот шутки здесь шутить, а меня потом уволят. Виданное ли дело! "Николай Иванов" – чеченец! Я начальника позову – пусть он и разбирается. Парень лишь равнодушно пожал плечами. Женщина закрыла окошко выдачи документов и исчезла где-то в недрах кабинета. Минут десять парень ждал в полной тишине. Потом, лязгнув, окрашенным в черное с золотым, окошко хлопнуло о потертую стойку и в проеме показалось лицо паспортистки: - Сейчас начальник выйдет. Жди. Начальник появился практически мгновенно. С первого же взгляда стало понятно, что это бывший военный. И дело даже было не в сочетании гражданского пиджака и галифе защитного цвета, заправленных в яловые сапоги, а в том, как он вышел из кабинета: шумно и резко распахнутая дверь, твердый шаг, суровый взгляд и командный голос: - Где этот умник? В коридоре, кроме парня никого не было, поэтому он посчитал излишним отвечать. Начальник паспортного стола нахмурился и снова сердито спросил: "Где он?!" На этот раз вопрос был адресован паспортистке, которая выглянув из маленького окошка робко ответила: "Так это.. вот же…тут и стоит…" Парень улыбнулся, но продолжал молчать. Начальник окинул его удивленным взглядом и почти перешел на крик: - Шуточки шутим? А за порчу гос.документа ответить не желаем? - А где порча? Я паспорт еще и в руках не держал - Ну вот будешь умничать, так и в глаза его не увидишь вовсе! Парень недоверчиво усмехнулся и спокойно произнес: - Как так? Я гражданин Советского Союза и в 16 лет мне по Конституции паспорт положен. Теперь уже улыбался начальник, но улыбка его не была ни забавной. ни доброй: - Ах ты у нас Конституцию знаешь? А про Уголовный Кодекс не знаешь? Про дачу ложных показаний не читал? Ты видел, что в бланке указано? Все данные должны быть точные! За обман – тюрьма! - Ну а где я вру то? – удивился парень. - Как где? – начальник заглянул в бланк с данными – Ты кто? Николай Иванов – 1944 года рождения. А национальность какую пишешь? Чеченец?! Я сейчас из отделения дежурного кликну, он тебе быстро и национальность и фотографию поправит. Умник! Глядя прямо в глаза бушевавшему отставнику, парень спокойно достал из внутреннего кармана куртки сложенный в четверо листок бумаги. - Тут все написано. Читайте? - Что я тут еще тебе читать должен? – возмутился он, но бумагу все же взял и сделал шаг назад, в кабинет, где света было больше, чем в коридоре. Примерно с минуту он изучал написанное, потом обратился к паспортистке: - А ну, Галя, найди-ка мне номерок детдома… Судя по шуму падающих папок и книг, паспортистка Галя бросилась выполнять просьбу начальника без промедления. - Вот, 4-14. Детский дом. Начальник снова посмотрел в листок, потом перевел взгляд на парня, который совсем не выказывал ни волнения, ни беспокойства. - Так, а ты иди со мной. Сейчас все выясним. Кабинет начальника выглядел как и любой другой кабинет провинциального советского учреждения: зеленый сейф, два ветхих стула и явно дореволюционный стол с пыльным графином воды и гипсовым бюстом Ленина. Телефонный аппарат висел на стене. Начальник молча указал парню на стул, а сам принялся набирать номер. Дозвонился он со второй попытки. - Начальник паспортного стола Трофимов. Директора мне дайте., - затем обращаясь к парню, сказал – Николай Иванов, говоришь? Тот равнодушно кивнул головой в ответ. Трофимов хотел что-то еще добавить, но на другом конце провода. ему уже отвечали: - Да, алло, Трофимов, начальник паспортного стола. Тут у меня ваш бывший сидит, Николай Иванов. Да, с 44 года. Пришел паспорт получать и говорит, пишите меня… Тут Трофимова явно перебили и он стал внимательно слушать, изредка поглядывая то на листок, который продолжал держать в руке, то на Иванова. - Хорошо, понял. Конец связи. Трофимов повесил трубку. - Значит так. Все подтверждается. Не врешь – уже хорошо. Только я тебе такого паспорта не выдам. - Как это не выдадите? А какой выдадите? - Какой хочешь. Имя то оставим, а вот национальность пиши другую. Хош русским запишем, как меня, хош хохлом, как вот Галину, а чеченом я тебя писать не стану. - Не чеченом, а чеченцем – холодно поправил парень – и меня ни русским, ни украинцем писать не надо. Пишите, кем есть. Начальник вынул из кармана "беломорину", смял привычным движением бумажный мундштук и, присев на край стола, закурил. - А что, русским быть не хочешь?
Парень оставил вопрос без ответа. Выпустив клуб дыма, начальник уже совершенно спокойно сказал: - Ты хоть знаешь, кем записаться просишься? Вы ж – враги народа. Гитлеру коня белого готовили! Вас же за то и выселяли! Парень не скрывая злости посмотрел на Трофимова. - Ты глазами то на меня не зыркай! Не напугаешь! А про коня того всем известно. - Как же! Чего скрывать то? Я сам его и готовил. Мне как раз тогда пол-года должно было быть… - Опять шутит! – повышая тон сказал начальник – только вот с шуточками этими… Знал я одного вашего на фронте. Геройский разведчик! Два года вместе на брюхе по минным полям за языками ползали. Весь как на ладони у меня был! А как ему в феврале 44-ого, в штабе про выселение объявили, так оказалось, что и не знал его вовсе. Опер из штаба дивизии его, понятное дело, сразу разоружил и под конвой. "Сейчас, - говорит - на машину и поедешь за своими вслед". Пока машину ждали, чечен тот упросился с боевыми товарищами попрощаться. Оперу-то плевать было на его прощания, но интересно стало – с кем это он дружбу водит. Думал, что для протокола пригодится. И повел его, под револьвером, в землянку. А тот опера по дороге разоружил и к немцам, средь белого дня ушел. Так что в ссылку опер один поехал. Но уже не сопровождающим. Вот кем ты записаться хочешь! Тыж наш, советский! Тебя же власть народная простила, воспитала! Имя дала! Образование! - Пишите чеченцем, - оборвал его парень. - Ах ты щенок! – взорвался Трофимов – мне указывать тут еще будешь? А пошел отсюда! В паспорте будет у тебя "русский"! Все! Вон! И бумажки свои забери!
Иванов встал, не торопясь поднял с пола брошенные ему начальником бумаги и вышел из кабинета.
У самого выхода из окна выдачи документов его тихо окликнул уже знакомый голос паспортистки Гали: - Хлопчик! Коля! Ты того, подожди меня за воротами – у меня к тебе дело есть! Торопиться Иванову было некуда, но и говорить с паспортисткой ему тоже не хотелось, и он, не смотря на ее просьбу, медленно пошел от конторы в сторону столовой, где собирался немного поесть. Дела обстояли хуже некуда. Учеба в интернате закончилась. Паспорт, вместе с остальными выпускниками, ему не дали именно по той же причине, по которой Трофимов выгнал его сегодня из кабинета: Николай крупно разругался с директором интерната, требуя написать в паспорте "чеченец". В противном случае, грозился паспорт при всех порвать. Директор интерната долго кричал, но испугался. В результате вместо паспорта Иванову дали справку, удостоверяющую его молодую, бунтующую личность. И предписание – в недельный срок паспорт получить. В столовой было пусто. Рабочий класс должен был заполнить ее примерно через час, в строгом соответствии с трудовым законодательством. За 18 копеек Иванов взял себе "второе" - "макароны по флотски" – серую массу вермишели, припудренную, для порядка, мясным фаршем, больше напоминавшим коричневый порошок. Компот за 2 копейки оказался теплой, бесцветной жидкостью, с плавающим в ней куском черного сухофрукта, неподдающегося идентификации ни по форме, ни по запаху. Сев за столик у окна, Иванов принялся за еду. Ел равнодушно. Несмотря на голод, аппетита у него совсем не было. Когда "флотских макарон" оставалось треть порции, он отодвинул от себя тарелку. Посмотрев на компот, Иванов решил выпить воды на улице, из-под крана. У дверей его окликнула кассир: - Эй! А кто убирать будет? Иванов, не оглядываясь, ответил: - Завтра уберу. Сейчас времени нет. – правительственное задание у меня. Коня надо готовить. Белого. Колонка с водой оказалась почти в центре небольшой поселковой площади. Иванов подошел к ней, отрыл вентиль и подождал, пока стечет теплая вода. Потом медленно, стараясь не забрызгать одежду, начал пить, подставив под холодную струю ладонь. Напившись, он увидел рядом незнакомую пожилую женщину. - Коля, тож я. Галя, паспортистка. Ты почему меня не подождал? - Занят был, - хмуро ответил Иванов. – и сейчас тоже занят. Тороплюсь. Даже посуду в столовке не прибрал. Несмотря на недружелюбный тон, Галя, похоже, совсем не обиделась: - Да не серчай ты! Дай мне бумажку твою глянуть. - Это еще зачем? Трофимова спросишь – он тебе перескажет, - Иванов уже не скрывал раздражения. Да и было отчего злится – ночевать ему было негде, денег совсем чуть-чуть, а паспорт необходимо было получить в четыре дня. Дольше его справка из интерната считалась недействительной. - Я ж по делу прошу. Дай мне глянуть. Иванов молча достал из кармана лист и протянул его паспортистке.
"Расписка красноармейцу Николаю Иванову, в том, что он сдал гражданке Синько, фельдшерице дома ребенка станции "Каляево" младенца, мужского пола, 12 марта 1944 года." Печать и роспись. А ниже, уже другой рукой, было дописано: указанный младенец, был снят с поезда. Документов, удостоверяющих его личность – не обнаружено. Фамилия и имя – неизвестно. Национальность (ориентировочно) – чеченец. Директор детского дома Кашин А.Н."
Галя осторожно сложила пожелтевший лист бумаги и передала его Иванову. - А я сразу поняла, что ты чечен. Я ж тут замуж вышла. А раньше в Казахстане жила. А еще раньше нас кулачили. С Украины мы. Теперь тут. А в Казахстане ваших много было – мы ж все ссыльные, рядом жили. Лицом ты – точно чечененок. Характер, - тут она рассмеялась - тоже ваш – кипятильный! А вот имя у тебя – совсем не такое. После этих слов, Иванов как-то по-другому взглянул на паспортистку: - Так я ведь и не знаю, какие имена наши… Только в детдоме все "чеченом" дразнили. Имя то мне того солдата записали. Солдат этот поезд, что нас вез, охранял. Это мне потом директор рассказывал – говорит, на станции открыли вагон, а в нем мертвые все. Тиф был. только я выжил. Меня маленьким и снесли в "Дом ребенка". А документов нет – так кому ж было охота, у тифозных карманы проверять? Только и знали, что поезд тот с ссыльными чеченцами был. Значит и я – чеченец. Немного помолчав, Иванов добавил: - Если не запишите чеченцем, буду без паспорта жить. Паспортистка с грустью посмотрела на парня. Потом вынула из сумочки листок бумаги и ручку и стала на нем что-то записывать: - Вот адрес мой. Хозяин дома. Иди, скажи, что тетя Галя послала. Тебе, видать и ночевать негде. У нас заночуй, а я сейчас тебе все бумаги оформлю. С обеда у нас еще паспортов на выдачу наберется, а к вечеру Трофимыч у нас поллитру уговорит, так я ему на подпись и снесу. Авось не заметит. Ведомость я с собой домой захвачу. Там за паспорт и распишешься. Все, а теперь иди – у меня перерыв кончился. Да смотри – чтоб дома ждал! Она сунула растерявшемуся Иванову в руку листок с адресом и быстро пошла в контору.
Вечером паспорт был готов. Не веря своим глазам, Иванов раз за разом перечитывал указанную в нем национальность. Подвоха не было. Все точно – "чеченец". - Спасибо тетя Галя! Спасибо большее! – не переставая повторял он, раз за разом. - Хорошо, хорошо – получил и спрячь. А сейчас чай будем пить. Хозяин то, небось без меня и чаю не предложил. Муж Галины, курил возле окна. Услышав реплику жены, отозвался: -Точно. Не предложил. Как же. Мы только и делали, что чаи тут гоняли. Я Коле рассказывал про год тот… Как везли их через станцию ночами. И как мертвых с поезда снимали, да в яму закапывали. Я ему уже и про место то сказал. Только там сейчас реку завернули. Ну ничего, хоть у берега посидит… Иванов молча встал, бережно спрятал паспорт в карман: - Поеду я, тетя Галя… Пора мне - Куда?! Куда поедешь то? Вечер уже! Да и идти тебе некуда… - Нет, не могу – ночью поезд будет до Астрахани. А там я на Бакинский пересяду – он через Грозный едет. Домой мне пора… Но Галина, похоже, совсем не собирался его отпускать: - Но как же! Ночь.. Один ты – какой дом? - Как какой? Дом.. Где родился. Туда и поеду. В разговор снова вмешался муж Галины: - Мать, ты его не останавливай. Эх, наш бы оболтус, в 16 таким же был – я и горя не знал бы. Харч я ему тут в дорогу собрал немного. Денег дал. Пусть нас добрым словом потом вспомнит. - Конечно, вспомню, - сказал Иванов, - и тебя Миша, и тетя Галю. После этих слов, Галя расплакалась : - Вспоминай нас. И я буду вспоминать, как нас через Кавказ везли, а вы мне маленькой на телегу хлеб подбрасывали… И как в Казахстане одной семьей жили… Только до поезда рано ведь еще – посиди тут, а потом мы со стариком тебя и проводим. - Пусть идет, - снова возразил Миша, - у него есть тут еще дело одно.
На краю берега, возле того места, которое ему указал Миша, Иванов провел оставшиеся два часа. Где-то здесь, под водой, должны были быть могилы его близких. Он даже не знал, кого именно – может его уже и везли в Казахстан сиротой? Мысленно он представлял себе их лица. "Ну вот, я домой еду. Вам не суждено было, но я и за вас тоже домой поеду. Так что, не умерли вы тут, а со мной возвращаетесь…"
Уже садясь в поезд, его окликнул знакомый голос. Это был Миша: - Слышь, абрек! На вот, в дороге книжку почитаешь. Книжка хорошая! Иванов взял книгу, улыбнулся, запрыгнул на подножку уже отходящего поезда и помахал на прощание рукой. Потом прошел в вагон, занял свое место на верхней полке, положил под голову маленький узелок с вещами и раскрыл книгу: М.Ю.Лермонтов. Герой нашего времени Часть первая Бэла
" Я ехал на перекладных из Тифлиса…"
***
- Задняя подножка! Поднимаемся веселей и передаем за проезд! – молодой водитель посмотрел в салон автобуса и добавил, - Эй молодежь! Не заснули? Нет? Отлично! Тогда передавайте деньги за проезд! Следующая остановка – "Почта". Двери с хриплым выдохом закрылись, но как только автобус тронулся с места, водитель ударил по тормозам. В салоне недовольно зашумели: - Эй! Не дрова везешь! Но водитель не обращал внимания. Передние двери распахнулись и в автобус поднялся старик в папахе: - Вот спасибо тебе, парень! Думал не успею. Успел. - Никакого спасибо, Ваша! Без тебя как можно было бы уехать? – ответил он по-чеченски. Потом он снова обернулся в салон автобуса : Так, молодежь, а ну как быстро место освободили! Вам что, напоминать надо или очки выписать? Молодежь недовольно заворчала: - Уже встали, зачем шуметь, Коля? – потом один из них передал пять копеек водителю и тихо добавил – Коля, вот, за старика возьми. Водитель даже не стал смотреть на деньги: - В моем автобусе папаха – самый главный проездной! В салоне зашептали: - Ох ты! Герой! Своих значит бесплатно катать? А ну, как там тебя зовут? Мы твоему начальнику напишем! - Ручку с бумагой вам передать? Только мелким почерком пишите – больше уместится. Николай Иванов меня звать. Так и пишите – чеченцев катает на автобусе бесплатно. Правда не всех, а только пожилых. Но вы это можете не указывать. Потом он снова обратился по-чеченски к старику, который уже занял место в первом ряду и с удивлением рассматривал водителя: - Отец, не переживай, болтают они, сами не знают. Довезу тебя в лучшем виде, куда скажешь. Это они – в автобусе едут, а я тебя – в такси везу! Старик одобрительно усмехнулся и снова поблагодарил этого странного водителя - Николая Иванова, который так чисто и без акцента говорил на чеченском языке. И не просто говорил, а очень остроумно шутил с пассажирами, вызывая каждый раз взрывы смеха у чеченской части пассажиров автобуса. Старик так долго и так внимательно смотрел на водителя, что чуть было не пропустил нужную ему остановку. Направляясь к выходу, он снова поблагодарил его и спросил: - Скажи, парень, а где ты так чеченский язык хорошо выучил? - Так здесь и выучил, - ответил тот, - в Чечне ведь живем! Все хорошего тебе, отец - И тебе доброй дороги!
Автобус закрыл двери и тронулся. Старик же продолжал смотреть ему вслед. "Удивительное дело! Русский, а как наш язык выучил то! Сейчас так чисто и молодежь наша редко говорит! Вот не знал бы, кто он, решил бы, по- разговору – чистый чеченец…" Потом, словно вспоминая что-то давно забытое, подумал: "..Да и не только по разговору… На лицо – вылитый брат мой… Да только не дал ему Бог сына… Умер он, несчастный, когда нас в Сибирь увозили…"