В древнем эпосе чеченцев и ингушей отразились религиозные и мифологические представления народа. В этом смысле многие сказания служат иллюстрацией народного мировоззрения, народной этики, философии, поэтического воображения. Поэтическая картина одухотворенной природы, представление о богах и духах, олицетворяющих силы и явления природы, запечатлелись но многих народных мифах.
В древние времена ингуши обоготворяли блестящую конусообразную вершину Казбека. В их глазах эта высочайшая вершина Кавказа являлась местопребыванием богини вьюг — Дардза-нянильг (буквально Мать вьюг). Инженер Висковатов, работавший на Казбеке во время завалов 1864 г. и соприкасавшийся с ингушами из аула Гвелеты, жившими недалеко от станции Казбек, в своей интересной заметке об ингушах62 называет Мать вьюг горным духом, или Мягкинен.
Б. Далгат в работе «Первобытная религия чеченцев», объясним слово Мягкинеи но аналогии с Химихкинен, употребляемое в значении Мать вод, отдает предпочтение наименованию Дардза-нянильг. В представлении вайнахов Мять вьюг имела семерых сыновей, которые покинули ее и ушли на небо; это Большая медведица—Дардза-Къонгаж. Сама Мать вьюг сидит на снежной вершине Казбека (по-чеченски и по-ингушски, Башлоам-корт). У нее постоянно горят три головни дерева и имеется вечный хлеб. Когда Дардза-нянильг съедает его часть, он сам собой восстанавливается; у нее имеется также вечно возобновляющаяся вареная ляжка барана64. Дардза-нянильг является не простым горным духом (наподобие духов пещер, известных горцам), а настоящей богиней. Для ее умилостивления с Девдоракском ущелье но реке Кабахи был устроен ингушами особый жертвенник — Даба. В жертву приносили турьи и козьи рога. Летом в честь богини устраивалось празднество. Все жители аула Гвелеты (выселившиеся и свое время из Кистинского общества ингуши) собирались к Даба и проводили время в плясках и песнях, приноси в жертву скот.
С. Висковатов со слов охотники ингуша Цогола рассказывает, что богиня начертала волшебный круг на снежном конусе Башлоам-корта и ни один смертный не осмеливается приблизиться к вершине этой священной горы, никто не смеет перешагнуть за этот круг, иначе злая богиня столкнет такого смельчака с кручи и набросит на него ледяные горы. Все горные завалы на Казбеке ингуши приписывают ей. Самой Дардза-нянильг никто не видел, но многие будто бы слышали ее петушиный крик, которым она пугает людей, дерзающих приблизиться к волшебному кругу. «В лице Дярдза-нянильг,— шгшет Б. Далгат,— мы впервые встречаемся у чеченцев и ингушей с божеством по природде злым, враждебным человеку; но она не причиняет вреда человеку, приносящему ей жертву и угодному богу»66.
По сведениям неизвестного автора статьи «Гулетовцы», опубликованной и газете «Кавказ» в 1894 г. (№ 151), поверье об этой богине гласит, что когда-то она была великим и добрым духом женского пола для всех живущих и была помощницей бога; но, воплотившись в сатану, она навлекла на себя божий гнев и была обречена на вечное проживание в снегах Башлоама. Бог, однако, не хотел лишать ее всей власти и дал eй в собственность окрестности этой горы со всеми живущими там птицами и зверями. Когда богиня рассердится, то насылает на людей и животных тучи бесовской силы, способные опрокинуть все горы, кроме самого Башлоама, глаза ее тогда мечут огненные стрелы, а голос гремит так, что от сотрясения и страха дрожат горы, сбрасывая с себя камни, снег и лед. Когда она сердита, то плачет, заполняя слезами ущелье. Охотники и горцы должны были приносить ей на Даба жертву.
Казбек являлся как бы центром мифологии ингушей. В ущельях возле горы имеются церкви и развалины, которые были одинаково почитаемы грузинами и ингушами. Особенно почитался монастырь на Казбеке. За злость людей, говорили гвелетцы, бог послал всемирный потоп; он оставил в живых лишь одного старца с семьей; они сели в ящик, и немедленно после этого пошел проливной дождь и затопил всю землю. Корабль их пристал к Башлоам-корту и исчез в волнах, оставил их на ледяной вершине, горы. Бог велел им есть лед. У старика родились семь сыновей, белых, как снег Башлоама, и ясных, как божий день. Они поселились в семи кельях монастыря на горе, и никто не мог к ним взобраться. Другие дети старика рассеялись после потопа по всей земле. Однажды семеро братьев пустили к себе охотника, и его немедленно убило молнией; гроза утихла, монастырь опустел, и на небе явилось полое созвездие семи братьев, которых бог взял на небо67. Эта легенда, хотя и могла быть заимствована ингушами от грузин, которым сюжет о всемирном потопе стал известен с утверждением христианства в IV в. н. э., содержит детали повествования, вообще характерные для кавказской эпической традиции. К ним, например, относится упоминание о «семи братьях», часто встречаемое в эпосе, или мотив вскармливания человека льдом; в нартских сказаниях ингушей, балкарцев, карачаевцев, адыгов и других горцев распространен сюжет о юном богатыре, «грозном юноше» —Кинды Шоа у ингушей, Сауайе, сыне Кандза, у осетин, а также адыгское и балкаро-карачаевские сказания о Шауай. Он выращен в расщелине ледника и вместо молока матери вскормлен ледяными сосульками.
Б. Далгат пишет, что на Казбеке, как говорят ингуши, находится таинственная пещера, в которой лежит юноша, прикованный к скале за какое-то преступление. Он стонет от боли, потому что хищная птица клюет ему сердце. Не трудно догадаться, что это сказание относится к типу героического цикла о Кавказском Прометее — Амирани у грузин и осетин, Абрскиле у абхазцев, Рокапи у сванов, Насренжаке у адыгов.
В антропоморфных представлениях чеченцев и ингушей, запечатленных в их мифах и сказаниях, кроется истинная поэзия. Являлся ли чеченец или ингуш в пещеру ночевать, ему казалось, что он приходит и гости к «хозяину» (в смысле к «духу») пещеры. Духи пещеры свято соблюдают обычай гостеприимства и не дадут никому обидеть гостя, он может там спокойно отдыхать: за него бодрствуют хозяева. В журчащих горных ручейках обитает Химиханана, т. е. Мать вод68 (от «хи»—вода, «мих» — ветер, «нана» — мать). Как то раз, сообщает Б. Далгат со слов сказителя Ганыжа, Химиханана погналась за нарт-орстхойцами, когда они возвращались с охоты, но одни из них в борьбе с ней успел ее осквернить, и Химиханана, как нечистая, не могла более преследовать их и возвратилась к себе в воду.
О существовании верования а Химиханана не только у ингушей, но и у остальных вайнахов мы впервые узнаем со слов П. Головинского. Этот водяной дух, говорит он, сочувствует людям и предупреждает их о бедствии. Являясь в общество, которое должно постигнуть несчастье, она горько плачет и тоскливо поет песни, похожие на причитания над умершими. Чеченцы рассказывают, что за четыре месяца до взятия русскими аула Цюрик-Юрт в 1851 г, Химиханана явилась в этот аул и предсказала его падение69. Химиханана, однако, не возвысилась до божества, ей не покланялись и не особенно ее боялись.
В горной Чечне, в Акинском обществе, у сел. Галанчодж, находятся небольшое озеро, способствовавшее возникновению представления о духе озера, которого чеченцы высоко чтили. Поэтический миф о возникновении озера Галанчодж был записан В. Миллером. В нем говорится, что близ аула Ялхорой, в месте, называемом Амка, было прежде озеро. Однажды мать с дочерью отправились на берег этого озера и по неразумию стали мыть грязные пеленки в его хрустальной воде. Дух озера обратил обеих женщин за осквернение в камни, которые и теперь еще виднеются у Амка. Но и озеро не хотело оставаться в оскверненном ложе. Оно обратилось в чудного рослого быка, который перешел скалистый кряж, оставив след в виде громадной выемки, и спустился вниз почти с отвесной высоты. Затем бык подошел к тому месту, где теперь лежит озеро и где прежде были расположены пахотные участии. Одни жители хотели впрячь быка дли работы, другие говорили, что это божий бык, и противились этому, но в копне концов его впрягли. Когда он вел первую борозду, в ней выступила грязь; при втором — стало еще мокрее; при третьей — из земли выступила вода; при четвертой бороздке вода хлынула стремительно, затопила поле и всех людей. Бык исчез в волнах озера. С тех пор появившееся внезапно озеро долго внушало людям суеверный страх; многие считают его бездонным и не пьют его воду. Миф этот не только объясняет происхождение озера, но со держит и определенные нравственные понятия, которых люди должны придерживаться,—иначе они понесут тяжелую кару.
По поверьям людей в прошлом, в лесах обитали лесные люди — хьун-нах и алмасы. Про них раньше пели:
Как алмасы думают с лесами, Как утки думают с Тереком, Так ты думаешь о своем сердце.
Лесные бывают мужского и женского пола. Мужчины покрыты волосами, страшного вида, свирепы и коварны; на груди у них находится острый топор, лесных женщин-алмасов ингуши представляли созданиями, отличающимися необыкновенной красотой; роскошные волосы их доходят до самых пяток и имеют золотисто-серебристый цвет. Но по характеру они так же злы, коварны как и лесные мужчины. Они ненавидят людей и проклинают их род при встрече с ними.
Чеченцы Шатоевского общества представляли лесных женщин страшными созданиями огромного роста с огромными грудями, перекинутыми через плечи на спину, и с длинною, до земли густою рыжею косой. Любимое их занятие — пляска: закинув груди на спину, подняв руки вверх, они пляшут при лунном свете. О пляске как любимом их занятии сообщал Б. К. Далгату и сказитель Газбык. По его словам, алмасы выходят навстречу человеку и белой одежде и просят потанцевать с ними. Одни ингуш отказался, алмас сказала: «Пусть три дня он будет немой» — и он онемел па самом деле.
По сведениям У. Лаудаева, плоскостные чеченцы рассказывали, что алмас — это существо женского пола, являющееся людям в человеческом образе на кладбищах, по вечерам в глухих местах аула, леса, на дорогах. Существо это полуплоть, полудух. Алмасы предвещают смерть человека заунывным пением, произнося часто ими жертвы и издавая при этом стоны.
В вайнахском фольклоре зафиксировано немало рассказов об алмасах. Многие из них, несмотря на свою мифологическую основу, вполне могут считаться эпическими, как, например, рассказ об охотнике и Алмасе78. В нем один из главных персонажей по имени Я-сам-себя имеет аналогию в «Одиссее» (песнь IX), где идет речь о том, как Полифем встречается с героем, ловко обманувшим его и назвавшимся Никто.
В другом рассказе — «Алмас и Чина Борган» — очень наглядно видна антропоморфизация духов природы, вера в которых держалась на убеждении суеверных люден, что они видели
