М.Табидзе. Б.Шавхелишвили. Отражение в языке истоков исторической дружбы и её мотивация.

Манана Табидзе
Бела Шавхелишвили

Отражение в языке истоков исторической дружбы и её мотивация

(на материале фольклора и художественных призведений грузин и вайнахов)

Корни исторических связей между народами Кавказа уходят в глубь веков. Несмотря на то, что не все из них имели традицию письменности, народная память всё же сумела сохранить и отразить в языке и фольклоре истоки дружбы между ними и показать подлинный дух его носителей. Фольклор народов Кавказа неисчерпаемо богат по сей день и, самое главное – несмотря на всеобщую граммотность и определённый интеллектуальный уровень его населения, народные сказители ещё не перевелись и процесс трансформации устного народного творчества к счастью продолжается. Правда, он в некоторой степени видоизменился – не создаются эпические произведения, однако байки, анекдоты, юмористические скетчи и шаржи передаются устно, причём распротранение их настолько молнееносно, что моментально теряется связь с источником их создания. Это указывает на приверженность человеческого мозга к постоянному творческому мышлению, которое в большинстве случаев мотивированно разными эмоциями, в основном — положительными. Естественно, большую роль в этом процессе играет преемственность народных традиций, которая восходит к эпическим мотивам.

Один из первых фольклорных мотивов грузин, вейнахов и всего Кавказа связан с феноменом Прометея, который, как известно, в каждом народе имеет свой облик и интерпретацию, характерную той микросреде, где данный этнос обитает и духовно формируется.

Возьмём, к примеру, его интерпретацию у цова-тушин (бацбийцев). По сведениям Ив. Цискаришвили данный эпос – это «поверье тушин»; именно ему принадлежит фиксация, а затем и публикация тушинского варианта данного эпоса (его текст был издан в газ. «Кавказ» в 1846г.). Автор пишет: «… сказание об Амирани – это «поверие тушин», нетрудно узнать в этом поверии искажённый миф греков о Прометее, а может быть и греками, заимствованный у кавказских народов» (1.- 329) .

Заметьте, это 1846 год… На сегодняшний день кто у кого данный образ заимствовал, возможно особого значения не имеет, ибо в греческом варианте Прометей был прикован к горе Кавкасиони (Кавказ), примечательно другое – сам текст эпоса «Сказания об Амирани» корнями связан с Грузией — Тушети и кавказскими народами. Корни ощущаются везде, в малейших деталях — тушинский вариант данного сказания представлен ввиде определённого сюжета с его героями и действиями, где героические подвиги самого Амирани происходят на фоне необычайно красочных картин горного региона Тушети, его непреступных скал, где каждый шаг героя полон опасностей, хотя это не останавливает его совершать подвиги во блага людей. Среди тушин его называют Амиран, прикованный к горе «Спероза» (которая территориально находится в сердцевине горного ландшафта Тушети). Это одна из самых высоких и величественных гор данного региона, с отвесными и непреступными скалами. Она хорошо видна почти по всему горному ландшафту и с равнинной части Алванской долины, где проживают тушины. Именно вокруг этой горы разворачиваются действия легенды. Старики, рассказывая эту легенду, стараются наглядно описать именно то место, где был прикован легендарный богатырь ( Ваи Сперозе арлич пенивхь хье(н) хьатх кацIкIо(н) тап ба – оси вар стIахьев чIIагIвиен Амира(н)… «С левого бока нашего Сперозы, перед пещерой есть маленькая поляна – там был цепью закреплён Амирани…» Интересен сам внешний облик Амирани – он сродни внешности самих тушин, к примеру, описание его глаз (купIрса арчIи баси(н) бIаркIи… «дёгтю подобно чёрные глаза…», аирцIве хьачIар – «соколиный взгляд», бIаркIи къатIин тохьор «спал с открытыми глазами», и т.д.), его физической силы (цхен таркIев до(н) лапIцIбор «одним пальцем лошадь поднимал (с лошaдью игрался)», гIонлу(н) вар мохье аптар «сильный был как гиена», мацне вагIор, дачо апстIарв занзар дитор «когда шёл, земля просто гудела», дегIле вар мохье бермух «телосложения был как старый дуб» къорне пIIани йен «(плечи) как вороные крылья» и т.д.

Собака, которая лижет цепь хозяина – обязательно кавказской, строжевой породы – крупная, с белой блестящей шерстью, с маленьким выгнутым хвостом (его отрезают ещё при рождении) и навострёнными маленькими ушами; её преданность своему хозяину проявляется не только том, что она пытается освободить его от оков, но и в том, что она заботиться о нём – приносит воду, еду, предупреждает любую надвигающуюся опасность и главное – она умеет мыслить, т.к. каждый её шаг и разворачивающееся событие, переживаются и анализирутся ею как человеком (хакIвалин хилъуйц… «его наверно жажда одолела..», мохьакI лейтIлес ек…н..? «как же мне помочь ему?..» и т.д.

Известный чеченский литературовед и фольклорист Х. Туркаев, исследуя наследие Ив. Цикаришвили пишет: «Красочные, необыкновенно яркие картины природы, романтики жизни горцев , которых на каждом шагу подстерегают опасности, возвышенный слог автора, драмматический образ Прометея, прикованного к скале – все эти элементы очерка, по замыслу автора, должны были придать ему черты романтического произведения. Однако, как не сильны были традиции грузинской романтической культуры, на которых вырос Ив. Цискаров, он не закончил очерк в заданном в начале произведения ключе: Цискаров знал и думал о том, что историю, памятники , культуру и быт цова-тушин надо изучать в связи с общегрузинской культурой, что эта горсть горцев заброшенная волею исторических событий в непроходимые горные ущелья, ждёт часа своего приобщения к большой культуре» (2.- 58)

Мы привели выдержку из труда Х.Туркаева для того, чтобы ещё раз поразмыслить над высказываниями самого Цисакрова и над некоторыми комментариями уважаемого автора:

1. Картины эпоса об Амирани, переданные Ив. Цискаришвили возвышенным слогом, по-видимому, был характерен самому тексту, ибо трудно представить, что автор сам пытался внести свои собственные художественные коррективы, ведь он был записан из уст самих сказителей и знатоков данного эпоса (и не одних)… Вообще, надо заметить, что сама манера устной передачи эпических призведений самих тушин характеризуется высоким слогом и размеренным ритмом сказа, ибо они были предназначены для широкой «аудитории» и перманентного речетатива;

2. Уважаемый автор уловил в очерке Цискарова черты романтического произведения, которые были свойственны грузинским романтическим произведениям и приписал это к желанию самого автора «прибщить историю, памятники и культуру цова-тушин к обшегрузинской…» Так именно в этом и главная загвоздка — Цискарову незачем было самому искать и придумывать какие-то другие, дополнительные ценности, т. к. они были заложены в самих цова-тушинах, ибо это вовсе не была горстка затерявшихся маленьких горцев, которым надо было к кому- или чему-то большому приобщаться или примыкать, а этот народ имел своё достойное место в истории и культуре своей родины, ибо их роль во всех исторических событиях Грузии, которые происходили в стране (войны против иноземных поработителей, участие в дипломатичесих миссиях и т.д.), в её экономике (овцеводство, как отрасль, которая порой была кормилицей всего государства, почти полностью была сосредоточена в руках цова-тушин) и культуре (одни из первых принявших Православие – IVв.); да и сетует уважаемый автор беспочвенно по поводу «заключения» очерка, ибо завершил Цискаров именно в надлежащем «ключе», ибо ожидаемого Х. Туркаевым продолжения и не должно было быть. Именно фольклорные произведения об историческом и о героическом прошлом тушин – и цова , и чагма (о Царице Тамар, о Царе Иракли, о «Бахтрионском сражении» и «Сражении при Чолоки», об участии тушин против полчищ Тимур-Ленга и против турок и т.д.), в том числе и «Легенда о прикованном Амирани» являются ярким свидетельством того, что только имеющий глубокие родные корни народ может так уравновешенно-красноречиво и с таким одухотворением передать природу и красоту Тушети, с таким изяществом и лёкостью показать внутренний мир его персонажей и так патетически описать подвиги своих героев.

Время издания эпического произведения «Легенда о прикованном Амирани» совпадает с написанием самим Ив. Цискаришвили поэмы «Лозы любви» (о ней мы скажем позже), которая и по содержанию, и по форме сложения стиха, и по глубине передачи чисто человеческих эмоций разительно отличается от народно-эпического стиля создания произведения.

Давайте на минуту представим, что в действительности цова-тушины – это народ, который после каких-то скитаний осел в Тушети, то как вы думаете, эта нотка внутреннего голоса ностальгии не проскользнула бы тексте какого-либо фольклорного произведения, тем более в сказании об Амирани (сюжет которого так широко был распространён на Кавказе)?.. Народное творчество – это одно из тех частей культуры народа, которая не терпит фальши и в них наиболее чётко, глубоко и красноречиво проявляются все чаяния того или иного народа.

Прометей у вейнахов именуется как Пхьармат. Несмотря на то, что сюжет повторяется, вайнахский Прометей всё же несколько отличается от грузинского-тушинского. Дело в том, что действия происходят на территории вейнахов — выдержка из текста: « В нарт-орстхойском эпосе сказано: «Будьте счастливы люди! Я должен предаться вечной муке, чтобы избавить вас от гнева громоносца Селы!» — Выйдя из пещеры бесстрашный нарт Пхьармат направился сквозь молнии, холод и тёмную ночь на гору Башлам…На этой горе он и был прикован» (3.-4).

Здесь представлено несколько маркеров: Нарт – общекавказский эпос, к которому принадлежит сказание о Пхьармат (Прометее), орстхой – одно из древних племён вайнахов и Башлам – гора Казбек.

В научной литеретуре указано, что данное сказание было записано чеченским поэтом и фольклористом Ахмедом Сулеймановым в 1937г. от Муртазалиева Сулима (1867г.р.) в с. Доьра (3.- 3). К сожалению, это одна единственная сохранившаяся запись данного сказания. Её нет в фольклорных записях Чах Ахриева, которые датируются нач. ХIХв., хотя непременно должна была фигурировать наряду с эпосом о Сеска-Солса – героя из нахской Нартиады. Однако, о наличии такого эпоса вскольз указано в трудах путешественников (Г. Клапрот, А. Гюльденштедт).

Надо заметить, что в героях фольклорных произведений зачастую выражены лучшие качества, характерные тому или иному этносу в их взаимоотношениях с соседними народами, их чаяниям и желаниям. И несмотря на многоранность и различие языковой и этнической истории Кавказа, в целом, его эпичесий фольклор содержит в себе множество близких лингвокультурологических концептов, которые дают возможность проследить определённое единство народов проживающих на его территории, что истрически помогало каждому в отдельности не потерять своё «лицо», а этому сложному региону сохранять мир и находить общий язык при всём различии своего менталитета и духовных ценностей.

Именно одним из таких феноменов, который укреплял все положительные эмоции населения Кавказа, наиболее ярко отражённых в фольклоре, является тематика дружбы, которая основана на верности и доверии, взаимоуважении и взаимовыручке, любви и бережливости общих незыблеммых ценностей, которые неподвластны времени, называемых родиной, общими корнями, семьёй и т.д.

Понятно, что здесь можно перечислить множество эпитетов, хотя по сути, в конечном счёте, они сводятся к консолидации общества: изначально — к общеплеменной, потом — к общенародной и, наконец, к общегосударственной, которая по сути почти всегда была общекавказкой или, как сейчас называют – общерегиональной. Исходя из этого, наш интерес к данному вопросу заключается в том, чтобы показать насколько высока была амплитуда выражения чувства дружбы между кавказскими народами и как они отражены в фольклоре вайнахов и грузин.

Надо заметить, что вейнахским пениям, впрочем, как грузинским и некоторым другим кавказским фольклорным сочинениям, менее всего была свойственна была сказочность – их сюжеты воспроизводили, в основном,реальные события. Именно поэтому героев таких песен и сказаний среди вейнахов много и это реальные лица – Мансур, Бейбулат Теймиев, Байсангур Беноевсий, Хаджи-Мурат, Зелимхан Харачоевский и многие другие. Они наделены самыми высокими физическими и моральными человеческими качествами. В этом они очень похожи на сожеты фольклорных сказаний и песен Грузии (Арсена Марабдели, Тилисдзе, Мариамулисдзе, Мая из Цхнети, Маци Хвития, Алудаури, Зезва Гаприндаули, Хогаис Миндиа, Швела Швелаидзе и т.д.). Кроме того, они хорошо отражены и в художественных произведениях грузинских писателей и поэтов (Ал. Казбеги, Важа-Пшавела, Тициан Табидзе, Константине Гамсахурдия и т.д.).

Надо особо отметить, что для грузинского фольклора характерны героические сказания о своих царях ( Царь Саурмаг, Давид Агмашенебели (Строитель), Царица Тамар, Давид Сослан, Царица Кетеван, Гиоргий Брцкинвале (Блистательный), Царь Ираклий – их много и они овеяны славой, благородством, самопожертвованием ради родины, добропорядочностью — с одной стороны, и с другой – простотой общения, понимнием, справедливостью, великодушием особой любовью к простому люду и т.д. Такие фольклорные произведения, в особенности были характерны горцам Грузии. Вы не найдёте ни одного народного стиха или сказа, где бы в адрес именно царей Грузии исходил народный гнев или недоверие. Это говорит о том, что народ был законопослушный, а закон гласил: «…на трон восходит с волею Божьею раб Божий …»

К достоинству грузинских царей можно сказать, что и они (за редким исключением) всегда понимали всю ответственность своего назначения перед государством и перед своим народом и, тем самым, оправдывали доверие народа. Сам факт, что они были наделены эпитетами Блистательный (о Царе Гиорги), Великий Агмашенебели (о Давиде Строителе), Брдзени Эрекле (Мудрый – о Царе Иракли), Мзетамзе Тамар (Солнцеликая – о Царице Тамар), Даумарцхебели (Непобедимый – о Давиде Сослане) и т.д. говорит о многом, ибо, как известно, в фольклоре многих народов цари обычно представлены, мягко говоря, в нелучшем виде — как умственно, так и чисто визуально. Им посвяшены не только фольклорные произведения, но и многие художественные сочинения грузинских писателей (К. Гамсахурдия — «Давид Строитель», «Царица Тамар», Ир. Абашидзе – «Палестина, Палестина…» (о Шота Руставели), И. Чавчавадзе «Царь Дмитрий Тавдадебули» (груз. тавдадеба «принести себя в жертву») и т.д.

Обычно герои кавказского фольклора — выходцы, в основном, из народной среды. Как отмечает известный чеченский писатель и публицист Х.Д. Ошаев, «… в годину бедствий, когда общество находилось под угрозой иноземной экспансии, герои-вожди обычно выдвигались не по богатству и фамильной чести, а по уму, храбрости, опытности в военном деле и по уважению к его личным качествам. После наступления мира, эти предводители и вожди вновь занимали в обществе своё старое положение, ничем не не выделяясь среди других» (4.-2).

Здесь на ум приходит множество цова-тушинских песен и баек, связанных с Цкипо Цкипошвили, который в памяти народа остался как герой, который наводил на врагов страх своей храбростью, бесстрашием, смекалкой и умением побеждать врага и тягой к постоянной победе над ним; он всегда был честен, справедлив и благороден. При всех его не очень больших физических данных (невысокий рост, на вид немного щупловатый. ..) — это был — человек-легенда. Времена его героических подвигов пришлись на перод «лекианоба», когда в Дагестане и Чечне появились группы «героев», которые с целью наживы похищали людей и продавали в рабство. В народе ходили легенды о том, что перед тем, как напасть на какое-либо грузинское село, они предворительно наводили справки о месте нахождения Цкипо, так как именно его надо было больше всего остерегаться. В народе говорили: …аптарса(н) лет ис даллавоввиен ЦIкIип «…дерётся как гиена, этот богом забытый Цкипо»

… Хотя, надо заметить, что почастей на старости лет ЦIкIипо не имел (он жил он в маленьком домишке своих предков и разводил гусей…).

Возможно, это ещё одна особенность, характерная тушинам (а может и всем горцам Грузии), которая хорошо просматривается в их народных песнях и сказах — в них нет ни одной песни или байки, где бы народные герои впоследствии превращались в зажиточных «феодалов»; среди населения они были очень уважаемы, но их геройское прошлое никогда не было сопряжено с материальными благами. Любовь и служение Родине, в его высоком понимании, в народе воспринималось как дело чести, должное и если человек проявлял героический поступок, совсем не означало, что родину он любит больше, чем другие – просто в нём в нужный момент наиболее отчётливо проявились качества, характерные геройскому поступку. За геройские поступки никого всю жизнь не содержали, если это не касалось потерянного здоровья; но уважали и совета спрашивали. А материальные блага – это другое, которое приходит ежедневным, кропотливым трудом, считалось в народе.

Другое дело — чеченские бяччи; по сведениям уважаемого Х.Д. Ошаева, бяччи — это были вожди и предводители, которые тоже выдвигались именно из народа. (4.- 3). Так, например, в песне о герое Шахмирзе Дзайтове разочарованная жена Шахмирзы обращается к феодалу Шамхалу Тарковскому со словами: « Шамхал, Шамхал…- когда говорили, я думала – ум тебя сделал шамхалом, а оказалось тебя шамхалом сделало богатство..» (5.-17).

Бяччи были пораждены народом во время борьбы с иноземными захватчиками, которые посягали на их независимость и свободу. Вожаки-бяччи были заняты постоянными набегами и разбоями, отстаивая права слабых, защищали свой край от завоевателей и т.д., т.е. всегда боролись за и против чего-то, и, в конечном счёте, их постоянная борьба превращала их в профессионалов, которые выйдя из простой семейно-патриархальной среды, сами потом превращались в «феодалов», т.е. эксплуатировали своих же соплеменников», — пишет Х.Д. Ошаев (4.-3).

Такие «феодалы» были среди многих народов (вять к примеру, Наполеона). Бяччи имели невероятный авторитет среди населения. Даже наибы Шамиля, которые славились не меньшими героическими поступками , в чеченских героических песнях воспеваются меньше, чем вожаки-бяччи (к примеру, Байсагур Беноевский). Кстати, у того же уважаемого Халида Дудаевича мы находим такую справку: «… ни о самом Шамиле, ни о его наибах в вейнахском фольклоре нет почти ни одной песни».

Вейнахские «героические песни прославляют моральные качества человека – мужество, честь, воинскую доблесть, товарищество и верность в дружбе, почтение к старшим, стойкость в несчастьях, яхь – чувство достоинства и соревнования» — эти слова как нельзя лучше характеризуют весь лейтмотив фольклорных напевов (4.-3).

Любовь к родине у вейнахов отмечена во всех героических песнях эпитетом нана «мать»: нана-Чечен, нана-ДегIеста (во времена «Кавказской войны» Дагестан вместе с Чечнёй и Ингушетией понимались как родина), нана-ГIалIга (мать-Ингушетя), нана-Гуьжиечоь. Удивительно другое — даже территория, с «феодалами» и князьями которых у них шла постоянная борьба, именуются как нана-Кабарда, нана-Турки, нана-НогIаи и т.д. По-видимому, это отголоски былой большой дружбы, когда ещё не было князей и «феодалов».

Х.Д. Ошаев отмечает один интересный факт из фольклора вайнахов: «чеченские и ингушские бяччи никогда не дружат с кабардинскими и кумыкскими князьями, но всегда дружат с князьями грузинскими» (4.- 3). По-видимому, это было связано с тем, что социальный пласт «феодалов» и князей среди социальной среды грузинского населения выделился много раньше – ещё в те времена, когда многовековые межплеменные традиции были крепки и стояли выше всех материальных благ, более того, все эти блага обычно «приносились в жертву» более высоким ценностям – беспрекословной помощи когда с соседями случалась беда, когда свирепствовала стихия, когда случались набеги и похищения людей и т.д., т.е. при локальных каких-либо происшествиях, на князей всегда можно было положиться. Этому способствовали многие давние грузинские традиции, и одна из таких традиций была — до определённого возраста княжеских детей растили в семьях бедных крестьян. Это делалось не только для того, чтобы «барчуки» выросли физически здоровыми и сильными, но и чтобы они с детства вкусили вкус тяжёлого положения своих же соплеменников. Эти, с детства заложенные, почти родственные связи (обычно ростившие их женщины, одновременно, были кормилицами ) впоследствии вырабатывали черты характера, которые способствовали сохранению добропорядочных отношений со всеми окружающими (в том числе и соседними народами), независимо от их материального благосостояния.

Надо заметить, что бережливое отношение грузинских князей и феодалов к соседям отражено и фольклоре абхазцев, дагестанцев и черкесов. Более того, нередки были случаи, когда уже омусульманившиеся соседские князья (в основном, черсексы и дагестанцы) своих сыновей отдавали на воспитание в грузинские княжеские семьи, для того, чтобы они в полной мере смогли получить уроки княжеского образования и достойно продолжить сложившиеся в течение веков лучшие традиции добрососедства, побратимства, куначества и т.д. Именно один из похожих сюжетов описан в поэме Ак. Церетели «Воспитатель»; главный герой поэмы — черкес (мусульманин) с младенчества вырос семье, где его комилицей была грузинка – истиная христианка… Вся глубина произведения заключается в том, что вековые традиции ставятся много выше даже религиозных, ибо каждая сторона знала, что она сама была гарантом взаимной верности, духовной неприкосновенности и добропорядочности .

В фольклоре вейнахов много героических песен, которые рассказывают об их исконной дружбе с грузинами ( Жерачу кIентан, гуьржий кентан иллий «Грузинский молодец и вдовий сын», Гуьжийн Анзоран иллий («Песнь о грузинском Анзоре), Гуьржий Анзоран, хIирий йоIан иллий («Песня о грузинском Анзоре и осетинской девушке»), Гуьржий кIантан илий («Песнь грузинского молодца») и т.д.), где необычайно доброе отношение передано словами — грузинский сын, грузинский добрый молодец, грузинский брат, къуонах (ср. груз. къонагIи «побратим»), надёжный грузинский сын, красивый грузинский къонах и т.д.

И ещё: у чеченцев есть такая пословица: «Друг с дальней стороны подобен каменной башне» — именно примером такой крепкой дружбы служит песня о «Грузинском молодце и вдовьем сыне». Это очень длинная песня, рассказывающая о дружбе чеченского сына вдовы и грузинского молодца, которую не сломили никакие испытания и сложности жизни, скорей наоборот — из всех перипетий они выходят преданными и честными по отношению друг к другу; а сама песня сложена как своебразный гимн грузинскому молодцу, который проявляет геройство, защищая честь своего друга — чеченца, вдовьего сына, т.е. он воспет в чеченской исторической песне как герой и как друг чеченского героя. Кроме того, удивительную красоту этому сказу придаёт множество метафор и сравнений, используемые для характеристики героев, которые представляют собой сугубо кавказские ценности, ибо они одинаково понятны и близки всем. По-видимому, эта песнь сложена в те времена, когда Грузия была духовным наставником почти всего населения Северного Кавказа, ибо главным лейтмотивом песни про «Вдовьего сына…» является прославление Христианства.

Те же мотивы и тот же обильный лексико-фразеологический материал содержится в языке грузинского фольклора и художественных произведений. В них представлены не только те маркеры, которые определяют присущие именно данному этносу признаки, впоследствии становящиеся его своеобразным символом, но и дана его этно-культурная характеристика. Так, например, дагестанец для грузин лек-и от слова лекианоба – в память о событиях недавнего прошлого (см. выше), хотя его собирательная форма лек-еб-и – это народ с вполне положительной коннотацией.

Со временем, к таким этно-характеристикам добавились маркеры, в которых в понимании грузин содержатся признаки, именно характерные для того или иного этноса, к примеру: черкес – горд, вояка, полон достоинств, чеченец – смел, грозн, справедлив, великодушен, имеет яхь (чувство собственного достоинства), лек – скрытен, ловок, благороден, мстителен…(Я. Гогебашвили «Что сделала иавнана (колыбельная –авт.)» и т.д.

В данном случае, хорошо прослеживается мудрость народа, который создаёт эти маркеры, ибо именно такие характеристики, отражая реальную картину, часто «попадают в точку». Так, к примеру, у чеченцев чувство родины и мужская дружба часто отождествляются с чувством собственного достоинства- яхь; о том, насколько это чувство значимо в этом народе гласит поговорка: «Пусть мать не родит сына без чувства достоинства (яхь)! И если он всё же родиться, пусть он проживёт столько времени, пока лепёшка не спечётся в золе..».

Тот же феномен дружбы заложен в поэме Важа-Пшавела «Гость и хозяин», где кистинец Джокола на охоте встречает хевсура Звиадаури, который сбился с пути и, согласно горским законам, приглашает к себе передохнуть и провести ночь; соплеменники Джоколы узнают в его госте своего кровника и требуют его выдачи для расправы.Однако, для хозяина институт гостеприимства и мужская честь выше требований даже старейшин своих соплеменников и, защищая эти ценности и, одновременно, честь своего дома, в конечном счёте, погибают все — Джокола вместе с гостем… и жена Джоколы. Эта поэма написана «на одном дыхании», с применением всех лексических средств для передачи внутреннего мира его персонажей и эммоциональной экспрессии народных традиций, которые требовали беспрекословного подчинения, хотя часто они были пагубны для обоих сторон, в ней показана панорама Кавказа, которая, несмотря на свою суровость –прекрасна и необычайно притягательна и т.д.

К тому же общему для кавказцев чувству родины и дружбы у тушин-цовцев добавляется чувство долга перед своим Отечеством, которое проявляется в преданности делу — а дело их было овцеводство, которым в определённой степени часто пополнялась казна государства. Дело в том, что постаянное иго персов, арабов и турков над Грузией выражалось в дани, которая государством нередко частью выплачивалась и поголовьем скота. В тушинских фольклорных напевах этот факт, естественно, не отражён, однако, ритуал клятвы на очажной цепи, Богом, Родиной и Овцами существовал у тушин до последнего времени и описан многими путешественниками и исследователями. Кстати, они описаны и в «Записках о Тушети» Ив. Цикаришвили и в историко-этнографическом исследовании А. Шавхелишвили «Тушины».

В своих записях Цискаришвили рассказывает о давней дружбе между тушинами и чеченцами (кистами), которая часто перерастала в родственные узы, хотя нередко приводила и к трагической развязке; к примеру, в поэме «Лозы любви», автором которой является сам Ив. Цискаришвили, лежит чеченское предание о любви чеченца Омара-Али и тушинской девушки Газело, которая заканчивается трагической гибелью обоих… Кроме взаимной любви юноши и девушки, здесь описаны мужская дружба, взаимоуважение и взаимовыручка, с одной стороны, и с другой — предательство и ложь, жертвами которых молодые влюблённые становятся. Образы юноши и девушки описаны языком, характерным романтизму того времени:

Газело: «… одно только описание красавиц в наших сказках могло уподобиться прелестям Газело…;

Омар-Али: «На белом и гордом его челе виден шрам от шашки…, его чёрные глаза горят огнём и, кажется, вызывают соперника на бой, а красавиц на любовь…» (6.)

Тот же романтизм и соответствующая этому стилю лексика прослеживается в произведениях грузинских писателей и поэтов, ср.:

1. Слова и словосочетания,выражающие характер народа – «… по природе стойкие и весёлые чеченцы», «(чеченцы) полные жизнью…» (7.)

или: «Вам бы не удалось найти среди чеченцев женщин, которые фамильярно или с намёком бы зазывали в дом…» (8.)

Часто они имеют эмоциональную окраску и для этого применяются метафоры, эпитеты, которые имеют одинаковую коннотацию характерную для всех кавказцев, так, с одной стороны чеченцы – орлы, волки, и с другой – в грузинском мы имеем «Ещё родятся в Алгети волчата»;

или другой пример из «Десницы великого мастера» К. Гамсахурдия:

«… ты был барсом, душа моя, как же посмели эти шакалы, ты был волком – и лисы какое отношение имели к тебе, ты был соколом – и мерзкое вороньё как посмело тебя тронуть?… «Вай, Месербун, вай Месербун! – Подведите меня к тому кресту, — кричал слепой Такай..» (9);

2. Лексика, содержащие стереотипные формулировки , выражающие внешний облик того или иного кавказского этноса, к примеру, благородная внешность встречается исключительно по отношению черкесов и вейнахов, сурый взгляд — относится к чеченцам, ингушам и дагестанцам, пытливый взгляд – к осетинам и т.д. (8.);

3. Слова, оценивающие особенности глубинных ценностей народа и отношение самих грузин к тому или иному народу (подчёркиваются характерные маркеры, самими грузинами особенно ценимые — гостеприимство, смелость, достоинство, преданность и т.д.); ср.:

«… были они (чеченцы), как только встречали нас на окраине деревни, вежливо здоровались, будто давние знакомые… и помогали провести стадо через деревню. С улыбкой и заботой они спрашивали об урожае, о мире, о гуржинских хабарах (грузинских новостях), что их особенно интересовало. В этом народе явно жила вера в соседство с этим народом, они смотрели на гурджов, как на определённую движущую силу, чья судьба будто была родственна с этим полным доброты народом…» ;

или: «… чеченцам свойственно гостеприимство ( груз. пуради «делящий хлеб с ближним» — авт.), их щедрость (груз. гулухвилоба «щедрость сердца») далеко известна…» и т.д. (7.);

однако, есть и такая характеристика уже другого народа – «Они коты, … они всегда так — если в доме костёр увидят, сразу же примчатся, будто беркуты, учуявшие запах падали…» (7.);

4. Слова, характеризующие отдельные исторические, судьбоносные эпохи, возможно понятные только кавказцам: «… выражали общее горе, общую печаль; здесь общее биение сердца чувствовалось в общем трепете вздоха » — мухаджирство (8.- ? );

5. Лексика, обозначающая сугубо кавказские ценности: и снова дружба, выраженная в братстве — «… этим они вспомнят своих героев, подвиги которых окрашены кровью ради ближнего (брата)…» (7.)

Или пример из грузинской народной поэзии:

«Брат мой, что лучше братства,

Лучше куначества нашего?..

Дело ли это ?..– не узнали друг друга мы…

Брата вспомнить – общее дело –

И неужели только для помощи —

Когда семеро бъют одного…» (12.)

В данном случае интересна семантика и коннотации слова дзма «брат» — благодаря своей особой чувствительности к аффиксации в иберийско-кавказских языках и, в частности, в грузинском, от неё происходит множество именных основ, близких по семантике, однако весьма разнообразных по коннотации. Дело в том, что в обыденной речи или художественной литературе в слове брат часто сложно различить что имеется ввиду – братство по крови или по побратимству, ср.: дадзмобилеба «стать побратимами», дзмоба «быть как братья», дзмури сикварули «братская любовь», дзмобили «приобретённый брат», дзматнапици «по клятве свершённое братство», дзматшепицулоба «клятвенное братство», надзмоби/надзмеви «приобщённый в качестве брата», модзме «братский» и т.д.

Все перечисленные нами словами давно уже стали самостоятельными лексемами, родственными основу брат, и в них не надо искать этимологических корней, ибо в них без особых усилий прослеживается её коннотация; сам ритуал побратимства в грузинском языке тоже имеет собственные лекические единицы, которые, по сути, являются синонимами слову брат — дзма (впоследствии они превратились в композиты), к примеру: пиц-верцхл-начами (букв. «клятво-серебро-поевший»), дзмоба-натквами (букв. «сказавший друг-другу братство»), гIмерттан-дзмобис-мткмели (букв. «перед Богом сказавшие братство»), шепицулеби (букв. «поклявшиеся (в братстве)») – (*разделение наше). То есть, наличие такого большого количества самостоятельных словарных единиц вокруг слова брат и соответствующих им ритуалов (которые исторически были у всех народов Кавказа) — ещё одно свидетельство особой значимости чувства дружбы для его населения и незыблеммости данного понятия вообще.

6. обще-кавказская лексика, слова-интернационализмы, типа джигит, къонагIи (рус. кунак), лекIури (разновиднось сабли, которая очень ценилась в Грузии), лекIури (танец «лезгинка»), джейрани («газель» — когда речь идёт о стане девушке), чоха (черкеска – мужской костюм всех кавказцев) и т.д.;

7. Лексика, связанная с Кавказом (общий дом, единое отечество, общее пространство), например:

«Я возвращался в Грузию,

И предводили меня дагестанские горы,

Я не чужой в этих краях — их скалы мне, как молоко матери…» (10.)

Или: «И так как Родины свод мы имеем общий —

Своё мужество им приурочивал грузин,

Если уж смерти ему не суждено было миновать.

Ведь кровью залиты эти горы и просторы —

Сабля мюридов тоже всегда была наготове…» (11.)

Любовь к родине – беззаветная ей преданность, равная наивысшией благодати – это то качество, которое присуще народам, которые оберегая своё отечество не посягают на чужое, ибо знают ей цену. Это проявление самых высоких моральных качеств любого этнического единства Кавказа. Поговорки «не трогай того, что тебе не принадлежит и я не трону тебя» или «не желай ближнему того, чего ты не пожелал бы самому себе» содержат веками прожитую мудрость народа — они встречаются в фольклоре не только грузин и вайнахов, но и других народов Кавказа. Именно принципов этой философии придерживалось всё её население, ибо в их фольклоре нет ни одного случая неприязненного выпада против своих соседей — разве только ирония и юмор.

И наконец, надо особо отметить фольклорные напевы, т.н. народные песни (у грузин) и назмы (у вайнахов). По-видимому, это отголоски эпических произведений и плачей (груз. ткмулеба и сагалобели), однако, на сегодняшний день по своему сюжету и манере исполнения, они несколько отличаются друг от друга. Cюжеты грузинских народных напевов более краткие, приближённые к манере песнопения; они многоголосны и каждый «голос» имеет своё определённое назначение, в отличие от вейнахских назм, где в многоголосии соединение «голосов» происходит спонтанно; в них главное значение придаётся тексту, ибо тексты многокуплетные и сказ в них ведется с учётом самых мелких нюансов сюжета. Мы не осмелимся анализировать данные фольклорные образцы, и, тем более, дать их музыкальные характеристики (это дело музыковедов), однако текстуальные особенности думаем, что надо вкратце затронуть.

По тематике вейнахских назмов можно просмотреть хронологию истории этого народа, ибо в них показаны: тематика войны с иноземными поработителями (арабами, персами…), дружба с грузинскими Царями (например, назмы «Во славу Царицы Тамар» или «Солнцеликой Тамар», где живо ещё христианское мироощущение – их текст сохранился среди кистов Панкиси), борьба с колмыкскими и черкесскими князьями («Черкесская легенда», «Изгнание князей из Чечни», «Как ингуши отбили князей» и т.д.), гимны Пророку Мухаммеду и его праведникам (их великое множество и исполняются они всегда — их тексты наполнены особым величием, которое передаётся посредством выдержек из Корана, с использованием арабских слов и слоганов), позже, в религиозную тематику прокрадывается социальная, т.к. героические поступки совершались мужьями, сыновьями, братьями, в честь которых сочинялись и по сей день сочиняются назмы; исполнение их, в основном, приурочивается процессу совершения семейных ритуалов (похороны, священные праздники и т.д.). И грузинское и вейнахское народное многоголосье исполняется, в основном, мужчинами, хотя в последнее время их стали исполнять и женщины.

Итак, характерные качества, которыми наделены герои фольклорных произведений, следующие –мужская дружба и доверие, любовь к родине, осмысленная как чувство чести и собственного достоинства, верность сказанному слову,справедливость и преданность, благородство, помощь слабому, уважение к старшим (в особенности, к женщине), храбрость и стойкость, решительность, выносливость и выдержка, честность и бескомпромисность и др.

Все они в большей или меньшей степени присутствуют почти во всех этнических представителях кавказского региона и, надо сказать, что проявлялись и проявляются по-разному. В любом случае, они исходят от положительных эмоций, которые имеют глубокие корни, которые свидетельствуют о прошлом обителей Кавказа – очень достойном прошлом, мотивированном добропорядочным отношением к соплеменнику, к соседу или просто попутчику (т.е. значение общечеловеческих ценностей понималось ими издревле).

Однако, говорить о том, что народам Кавказа, впрочем, как и всем народам, чужды были другие качества, может быть даже крайне противоположные выше перечисленным, будет неверно; в таких случаях приоритет отдавался другой мотивации, ибо эти качества были сопряжены уже с определёнными действиями извне, вызванными кровно задевающие все их человеческие достоинства (например, предательство, измена, попытка отнять и оскарбить, обесчестить, надругаться и т.д. ). Это тема уже другого исследования.

И наконец, вопрос относительно некоторых терминов, который нам хочется непременно затронуть и который, думаем, волнует не только нас — согласно грузинской писательской традиции термин Северный Кавказ применялся как территориальный маркер, но не в зачении причастности к какому-либо национальному или этническому единству. Он появился много позже — в середине ХХв. Термин кавказский — исторически выражал значение единого дома, тогда как истинный маркер термина северокавказский – не совсем понятен (надеемся, что имеется ввиду территориальное деление), также, как непонятно значение совершенно аморфного слогана лица кавказской национальности и др. Кавказу всегда было характерно чувство уважения к чужому этносу, независимо от того, был он друг или враг; в пользу этого говорит тот факт, что на Кавказе не существует термина «лица славянской национальности», хотя, по идее, имея уже подобный пример, он должен был возникнуть. Если слоган лицо кавказской национальности имеет оттенок некого сарказма или иронии, то говоря о славянской внешности в произведениях грузинских прозаиков можно встретить слова благородный лоб, ясный взор, открытая душа, щедрый на слово и т.д. Думаем, что это пример того, когда отношения проявляются через призму человеческих позиций, которые часто перерастают в духовные, ведь истинная вера – это великий дар, благодаря которому в единоверце видешь, в первую очередь, только положительное, а в иноверце — уважаешь его духовные ценности.

И наконец, как бы пафосно это не звучало — народный фольклор гласит, что мудрость прожитых лет ограждает людей от роковых ошибок и даёт возможность всегда иметь рядом достойного друга, достойного единомышленника и достойного соседа тоже… Давайте всегда помнить об этом, ибо тем самым мы никогда не преступим ценности, называемые общечеловеческими.

Литература

Э. Арджеванидзе, Из грузинских фольклорных газеты «Кавказ», Тр. ТГПи им. Пушкина, т.1, Тб., 1967