Мультипортал. Всё о Чеченской Республике.
| ДАЙДЖЕСТ: |
Объединение кавказских языков в отдельные группы основывалось на очевидности их близкого родства, в то время как объявление об их межгрупповом родстве основывалось: а) на факте существования в этих языках структурных и материальных параллелизмов; б) на представлениях о существовании на Кавказе единой археологической культуры эпохи ранней бронзы, отражавшей и его языковое единство; в) на представлениях о миграционной природе многоязычия и этнического многообразия [3].
Структурные и материальные параллелизмы в картвельских, абхазско-адыгских и дагестанско-нахских языках, получающие свое истолкование в рамках типологических и ареальных взаимоотношений, не пополнились другими доказательствами межгруппового их родства. Что же до представлений о существовании на Кавказе единой археологической культуры эпохи ранней бронзы, отражавшей и его языковое единство, и о миграционной природе многоязычия и этнического многообразия, то по результатам археологических исследований последних десятилетий*[4] отсчет времени непрерывной истории народов Северо-Восточного следует вести с VIII тыс. до н.э. — со времени расселения в его горной зоне в период мангишлакской регрессии Каспия (VIII-VII тыс. до н.э.) племен с присваивающим укладом хозяйства и культурой, близкой к южно-прикаспийскому мезолиту. Эта зона ими обживалась на протяжении почти двух тысяч лет. На рубеже VII-УI тыс. до н.э. в среде населения этого региона, после длительной адаптации к его природным условиям, произошел переход от присваивающей формы хозяйства к производящей. Это наглядно показано на материалах одного из древнейших на Кавказе оседло-земледельческих поселений (чохского), на котором выделены три слоя: два первых относятся к мезолиту и соответствуют мангишлакской регрессии Каспия (VIII-VII тыс. до н.э.), третий — к неолиту и соответствует новокаспийской трансгрессии (VI тыс. до н.э.). В среде носителей чохской культуры — высокоспециализированных собирателей пищи и охотников — произошло зарождение древнейшей на Кавказе земледельческой культуры, в развитии которой выделены три этапа.
Неолитический (конец VII-VI тыс. до н.э.) — окончательный переход к новым формам хозяйственной деятельности, основанным на земледелии и скотоводстве; формирование хозяйственно-бытового комплекса, типичного для древнейших оседло-земледельческих поселений Ближнего Востока. Следствие производящего хозяйства и прочной оседлости — ускорение темпов роста населения и интенсивные демографические процессы.
Энеолитический (V-IV тыс. до н.э.) — дальнейшее развитие раннеземледельческой культуры Северо-Восточного Кавказа, освоение новых территорий, становление производств. Развитие происходит в условиях тесных связей с культурами сопредельных областей Кавказа, Передней Азии, Юго-Восточной Европы.
Раннебронзовый (конец IV-III тыс. до н.э.) — хозяйственное освоение и заселение почти всех естественно-географических зон Северо-Восточного Кавказа, расцвет (до середины III тыс. до н.э.) раннеземледельческой культуры Северо-Восточного Кавказа, представляющей собой северо-восточный локальный вариант куро-аракской культурной общности.
Последовательное развитие раннеземледельческой культуры Северо-Восточного Кавказа на протяжении более трех тысяч лет в условиях сохранения культурной преемственности на всех исторических этапах (неолит, энеолит, ранняя бронза) нарушается во второй половине III тыс. до н.э. На заключительном этапе эпохи ранней бронзы здесь происходят коренные сдвиги (культурное переоформление региона, снижение темпов его культурного и экономического развития, явления застоя в упадка), приведшие к распаду прежнего культурного единства региона и формированию новых археологических культур эпохи средней бронзы, представляющих общества более низкого, по сравнению с эпохой ранней бронзы, уровня культурного в экономического развития, характеризующиеся иными традициями и направлениями связей.
Распад этнокультурного единства Северо-Восточного Кавказа происходит в период вызванного иссушением климата продолжительного экологического кризиса региона, развивающегося более тысячи лет и связанного с экологическими изменениями процесса передвижения степных племен и проникновения их в пределы Северо-Восточного Кавказа. Экологический и культурный спад привел к ослаблению и нарушению связей между отдельными регионами Северо-Восточного Кавказа, снижению уровня культуры их населения и постепенной их изоляции.
Культурное единство Северо-Восточного Кавказа восстанавливается во второй половине II тыс. до н.э. с распространением каякентско-хорочоевской культуры (последняя четверть II тыс. до н.э. — начало I тыс. до н.э.) на всей территории Северо-Восточного Кавказа; однако этническая дифференцированность его населения сохраняется, о чем свидетельствует существование у этой культуры локальных вариантов [5].
Основанные на данных археологии представления об этнокультурной и культурно-исторической целостности и самостоятельности Северо-Восточного Кавказа с самого начала освоения его территории племенами мезолитических собирателей и охотников, поступательном его развитии как цельной этнокультурной общности с рубежа VII-VI тыс. до н.э. до последней четверти III тыс. до н.э. и сохранении им культурного своеобразия и в эпоху средней и поздней бронзы, и в эпоху начала железа, и даже в раннем средневековье служат надежной научной основой для определения направлений поисков решения вопросов природы многоязычия на Кавказе, взаимоотношений групп кавказских языков и их месте в ряду семейств старого света. Из итогов археологического исследования Северо-Восточного Кавказа принципиальное значение имеют выводы:
а) о полицентристском характере возникновения и становления на Кавказе раннеземледельческих культур, восходящих к различным культурным комплексам каменного века, и обусловленности сходных явлений в этих культурах общими закономерностями развития, сходством природных условий и непосредственными культурными контактами носителей, исключающими возможность их возведения к единой протокультуре или генетической связи между ними;
б) о сохранении мощным этнокультурным субстратом, сформировавшимся в горной части Северо-Восточного Кавказа с самого начала сложения здесь оседло-земледельческого уклада, своего этнокультурного своеобразия на всем протяжении исторически обозримого времени — от каменного века до современной этнографической действительности и преемственности между сменявшимися здесь самостоятельными археологическими культурами, отличными от синхронных культур смежных регионов;
в) о чохской культуре в качестве основы культуры энеолита горного Дагестана как о конкретном археологическом комплексе, а о его носителях — как предках энеолитических племен Северо-Восточного Кавказа;
г) о северо-восточно-кавказском локальном варианте куро-аракской культуры, или северо-восточно-кавказской раннеземледельческой культуре эпохи ранней бронзы, в составе обширной куро-аракской культурной общности, охватывающей территорию Центрального и Восточного Закавказья, Северо-Восточного Ирана, Восточной Анатолии и Восточного Средиземноморья (Сирия, Палестина).
Эти выводы не оставляют сомнений в ошибочности представлений о существовании на Кавказе единой археологической культуры эпохи ранней бронзы, отражавшей и его языковое единство, и о миграционной природе его многоязычия и этнического многообразия.
Основанный на данных археологии вывод об автохтонности, единстве, непрерывности и неразрывности этнокультурного развития населения Северо-Восточного Кавказа с глубокой древности находит подтверждение и в данных дагестанско-нахских языков, ареал распространения которых практически укладывается в пределы естественно-географических границ северо-восточно-кавказской этнокультурной области, а пределы распространения археологических культур эпохи средней бронзы и зоны вариантов каякентско-хорочоевской культуры соотносимы с регионами обитания носителей близкородственных языков, составляющих в дагестанско-нахских языках отдельные группы.
Комплексный, системный анализ и осмысление данных одной из грамматических категорий противопоставления имен дагестанско-нахских языков — категории грамматических классов (ГК)**, являющейся, во всеобщему признанию, наиболее характерной типологически и общностной генетически особенностью их грамматического строя, представляет становление большого многообразия организаций имен по ГК как единый непрерывный поступательный процесс от зарождения до систем организаций морфологического выражения противопоставления имен современных дагестанско-нахских языков и демонстрирует состояние дагестанско-нахского языкового единства и последовательность его дифференциации на современные дагестанско-нахские языки.
Противопоставление имен по грамматическим классам различается как категория семасиологическая а категория морфологическая. Семасиологическое противопоставление [кто] (человек) — [что?] (все остальное) понимается одинаково носителями всех дагестанско-нахских языков. Морфологически противопоставление имен выражается в определенной части соотнесенных в синтаксической конструкции с именем слов специальными показателями. Показатели эти во всех дагестанско-нахских языках одни и те же: v, j , b , r/d. Максимальное количество показателей в любом из этих языков не превышает четырех. Представлено морфологическое выражение противопоставления имен в дагестанско-нахских языках большим многообразием организаций и образуемых ими систем в конкретных языках. Самые сложные структуры функционирующих организаций — четырехклассные, самые простые — одноклассные. Четырехклассные, трехклассные, двухклассные организации различных типов и вторичного происхождения. Первичные организации в дагестанско-нахских языках не сохранились [6]. Надо полагать, что исходному пониманию семасиологического противопоставления [кто] — [что?] должна была соответствовать двухклассная организация его морфологического выражения, которая преобразовалась со временем в большое их многообразие в современных языках.
Соотношение содержания семасиологического и морфологического выражения противопоставления имен отражает изменения в понимании содержания противопоставления на разных этапах его становления. Бинарная оппозиция семасиологического противопоставления постоянна: изменяется понимание содержания понятий противопоставления, сами понятия сохраняются, в то время как отражение в морфологическом выражении этих изменений в силу его меньшей динамичности, обусловленной стремлением действующей системы к сохранению старого состояния, может привести к значительным усложнениям как организации противопоставления, так и системы в целом.
Изменения в языке — отражение объективной действительности жизни его носителей, необходимости удовлетворения их потребностей в нем как орудии выражения образных и понятийных представлений и средстве коммуникации. Поэтому данные языка в системных связях могут быть так же информативными в воссоздании истории его носителей, как и сохранившиеся остатки материальной культуры.
Семасиологическое, а тем более морфологическое выражение противопоставления имен в языке предполагает существование объективной действительности противопоставления, обладающей всеобщей значимостью, признанием и постоянством функционирования. Устойчивое постоянство отдельных элементов системы выражения противопоставления указывает на мировоззренческую его природу, являющуюся в свою очередь отражением объективной действительности социального противопоставления. Наибольшей устойчивостью в сознании обладают, как известно, элементы мировоззренческих представлений, сформировавшихся в ходе создания сообщества и его языка как отражение окружающей объективной действительности. Не вступая в противоречие с новыми представлениями, они способны даже неосознанными сохраняться бесконечно долго органически влившимися в их структуру[7].
Мировоззренческие представления тесно связаны с общественной жизнью. Факт противопоставления имен предполагает существование в сообществе отношений господства-подчинения и личностей с высоким общественным престижем, устойчивыми общественными функциями, на основе которых формируются представления о божествах. Божества — мировоззренческие представления в форме религии, свидетельство дифференцированности общества, выделившихся функций управления и определившейся роли ее носителей — вождей, жрецов.
В исходном состоянии противопоставление имен представляет бинарную оппозицию:
ей соответствует в морфологическом выражении противопоставления двухклассная организация ГКv-ГКr/d:
С возрастанием роли религии в жизни сообщества и c усилением функций управления ее представителей [кто?] распространяется на верховных служителей культов божеств (верховных жрецов), осуществляющих функции представителей божеств. При их именах используют тот же показатель (ГКv), что и при названиях божеств — выражение почтительного к ним отношения. На жриц это не распространяется, надо думать, в связи с подчиненной ролью, которую они играли в определенных культовых обрядах. Верховный жрец и вождь могли быть в одном лице и, следовательно, [кто?] — распространенным на вождей как верховных носителей функций управления:
что усложнило в морфологическом выражении противопоставления структуру содержания ГКv:
По мере углубления социальной дифференциации в результате процесса накопления при производящем укладе хозяйства, сопровождающемся образованием привилегированной прослойки, осуществляющей функции управления посредством накопленного богатства, [кто?] как выражение почтительного отношения распространяется и на [владеющие богатством]:
соответственно расширяется структура содержания ГКv:
Соответствие бинарной оппозиции семасиологического и морфологического выражения противопоставления имен сохраняется, пока содержание [кто?] расширяется за счет распространения его на обладающих функциями управления. Это всегда мужчины. Нарушается это соответствие с распространением [кто?] на женщин, занимающих привилегированное положение в сообществе. Распространение [кто?] на них не отражается в морфологическом выражении использованием при их названиях показателя ГКv. Этого не допускает действующая система, стремящаяся к сохранению старого состояния, при котором использование показателя ГКv связано с названием (носители функций управления). Соответствие семасиологического и морфологического противопоставления имен оказывается нарушенным: в двухклассной организации ГКv-ГКr/d имена [кто?] представлены в обоих ГК.
Семасиологическое противопоставление:
Морфологическое противопоставление — двухклассная организация ГКr/d:
Такое положение сохраняется до тех пор, пока под [кто?] не стали понимать [человек (в социальной иерархии)] — свидетельство достижения сообществом соответствующего уровня в социальном и культурном развитии.
Понимание под [кто?][человек (в социальной иерархии)] при ограничении действующей системой использования показателя ГКv предполагает необходимость введения в двухклассную систему морфологического выражения противопоставления имен показателя названий [человек (в социальной иерархии)]. Это показатель ГКb. Следовало ожидать, что показатель ГКb будет использован при всех именах [кто?] и таким образом восстановится утраченное соответствие семасиологического и морфологического выражения противопоставления имен. Но показатель названий [человек (в социальной иерархии)] был использован сначала при названиях [женщины, занимающие привилегированное положение[кто?] из ГКr/d, а затем и при названиях животных и объектов неживой природы [что?]. Если первое объясняется противлением действующей системы использованию показателя названий (носители функций управления) не только при других названиях, но и использованию при названиях (носители функций управления) показателей других названий, то использование показателя названий [человек (в социальной иерархии)] [кто?] при названиях животных и объектов неживой природы [что?] может быть объяснено только выражением почтительного отношения и, следовательно, речь может идти о названиях культовых животных и культовых объектов неживой природы [что?], что указывает на возврат в мировоззренческих представлениях (или в обрядовой их стороне) к культам предрелигии — свидетельство пережитого носителями языка длительного кризиса и значительного, по сравнению с предшествовавшим состоянием, снижения уровня культуры.
Семасиологическое противопоставление:
Морфологическое противопоставление — трехклассная организация ГКv-ГКb-ГКr/d:
Дальнейшее углубление этого процесса выразилось в восприятии [кто?] в противопоставлении [кто?] — [что?] как [человек (биологический вид)], а названий мужчин [кто?] и названий женщин [кто?] в разных ГК морфологической системы как противопоставленных по признаку пола.
Осмыслением под [кто?][человек (биологический вид)] и образованием трехклассной организации морфологического выражения противопоставления имен завершается развитие грамматической категории противопоставления имен как единой цельной системы в истории всех дагестанско-нахских языков, относящееся к периоду функционирования этой категории в дагестанско-нахском языковом единстве (или дагестанско-нахском праязыке). Дальнейшие изменения в ней протекают по-разному на южной и северной территориях распространения дагестанско-нахского этнокультурного единства, представляющих к этому времени, по данным категории ГК имен, две территориальные разновидности его языка. В первой — понимание противопоставления названий мужчин и названий женщин в разных ГК как основанное на половой принадлежности не отражается на структуре морфологической системы противопоставления. Из этого следует, что процесс снижения культурного уровня населения здесь либо не носит критический характер, либо уже прекратился. Организация морфологического выражения противопоставления имен по ГК осталась трехклассной: ГКv — ГКb — ГКr/d, но с более широким содержанием ГКv и ГКb. К этой организации восходят функционирующие организации в лакском, даргинском и языках лезгинской группы. Во второй — в систему средств морфологического выражения противопоставления имен введен показатель для названий женщин (ГКj), что свидетельствует об углублении процесса снижения уровня культуры населения. Структура организации морфологического выражения противопоставления имен по ГК усложняется в четырехклассную: ГКv — ГКj — ГКb — ГКr/d, имена [кто?] — [человек (биологический вид)] в которой понимаются противопоставлением названий мужчин и названий женщин, что послужило основанием для использования показателя ГКv при всех названиях человека мужского пола, а показателя ГКj — при всех названиях человека женского пола. Во второй территориальной разновидности дагестанско-нахского языкового единства обозначаются две подразновидности. В одной из них показатель ГКj использован при названиях [женщины] и в единственном и во множественном числе. От этой организации ведут свое начало системы морфологического выражения противопоставления имен по ГК в андийском языке. В другой подразновидности показатель для названий женщин использован только в единственном числе, во множественном числе он использован для названий [что?] из ГКb трехклассной организации ГКv — ГКb — ГКr/d — попытка, во-первых, уйти в морфологическом выражении противопоставления имен от оппозиции названия (мужчины) [кто?] — названия [женщин] [кто?], во-вторых, сохранить в системе средств морфологического выражения противопоставления имен показатель ГК названий [человек] [кто?]. Вызвано это становлением понимания [человек в совокупности его общественных отношений] [кто?], существующего в современных дагестанско-нахских языках, — свидетельство процесса подъема культуры населения региона. Морфологическое противопоставление имен получает вид системы из двух самостоятельных организаций: одна — для единственного числа (ГКv — ГКj — ГКb — ГКr/d), другая — для множественного числа (ГКv — ГКb — ГКj — ГКr/d), от которой ведут свое начало системы аваро-андо-цезских, за исключением андийского, и нахских языков. Последующие изменения в морфологическом выражении противопоставления имен обусловлены стремлением привести морфологическое противопоставление имен по ГК в соответствие с пониманием семасиологического противопоставления [кто?] — [человек в совокупности его общественных отношений], [что?] — [все остальное].
Становление систем противопоставления имен по ГК дагестанско-нахских языков предстает единым последовательным, неразрывным процессом — от его зарождения в состоянии дагестанско-нахского языкового единства до многообразия организаций имен по ГК и образуемых ими систем в современных дагестанско-нахских языках.
Положения модели истории противопоставления имен по ГК в дагестанско-нахских языках согласуются с положениями основанного на данных археологии представления о целостности и самостоятельности этнокультурного и культурно-исторического развития Северо-Восточного Кавказа с глубокой древности, с самого начала освоения его территории племенами мезолитических собирателей и охотников. Это — объективная и системная аргументация самостоятельности дагестанско-нахской языковой семьи.
* Положения об этнокультурном и культурно-историческом единстве Северо-Восточного Кавказа с глубокой древности излагаются по работам М.Г. Гаджиева.
** Из дагестанско-нахских языков морфологического выражения противопоставления имен по ГК не имеют лезгинский, агульский, удинский языки. Исследователи находят в них показатели ГК в застывшем виде (!?).
ЛИТЕРАТУРА
1. Гамкрелидзе Г.В. Современная диахроническая лингвистика и картвельские языки //ВЯ. 1971. №2; Климов Г.А. Введение в кавказское языкознание. М, 1986.
2. Гамкрелидзе Г.В. Указ соч.
3. Крупнов Е.И. Древнейшая культура Кавказа и кавказская этническая общность (к проблеме происхождения коренных народов Кавказа) //СА. 1964. №1.
4. Гаджиев М.Г. Северо-Восточный Кавказ как географическая и этнокультурная область //Древние культуры Северо-Восточного Кавказа. Махачкала, 1985; ; Он же. Раннеземледельческая культура Северо-Восточного Кавказа. М.: Наука, 1990; Амирханов Х.А. Чохская археологическая культура и проблема культурных ареалов раннего голоцена кругокаспийской области //Древние культуры Северо-Восточного Кавказа. Махачкала, 1985; Он же. Чохское поселение: Человек и его культура в мезолите и энеолите горного Дагестана. М., 1987.
5. Марковин В.И. Дагестан и Горная Чечня в древности. М.: Наука, 1976.
6. Чикобава А.С. Основные типы спряжения глаголов и их исторические взаимоотношения в иберийско-кавказских языках: Докл. на XXV Международ. конгрессе востоковедов. М.: Изд-во вост. лит., 1960; Он же. Грамматические классы имен в иберийско-кавказских языках: общие вопросы системы и истории // Ежегодник ИКЯ. V. Тбилиси, 1978.
7. Антонова Е.В. Обряды и верования первобытных земледельцев Востока. М.: Наука, 1990.
Вестник Дагестанского научного центра РАН. № 1. — Махачкала, 1998. — С. 81-88.
 |
ИНГУШЕТИЯ. В горной Ингушетии у храма, где ранее обнаружились следы поселения, нашли монету VI века
КРЫМ. Власти Крыма дали работодателям полгода на увольнение мигрантов
СТАВРОПОЛЬЕ. Стало известно, что с летчиками потерпевшего крушение Ту-22М3 над Ставропольем
АДЫГЕЯ. В Адыгее главврач районной больницы полгода платил «мертвой душе» зарплату
СТАВРОПОЛЬЕ. На Ставрополье усилят меры безопасности во время весенних праздников
ИНГУШЕТИЯ. В Ингушетии восстановят железную дорогу и вокзал, чтобы запустить поезда в Баку
СТАВРОПОЛЬЕ. На Ставрополье экс-главу города осудили за фиктивную рекультивацию полигона ТБО
АДЫГЕЯ. Мошенники на прошлой неделе обокрали адыгейцев почти на 5 млн рублей
ЧЕЧНЯ. В Грозном торжественно открыли новое учебное заведение для мусульман
ЧЕЧНЯ. В Грозном в начале года чаще всего штрафовали за неправильное обращение со скотом
ЧЕЧНЯ. Кадыров назвал Чечню единственным регионом в мире, которому удалось победить терроризм
ЧЕЧНЯ. Региональный общественный фонд им. А-Х. Кадырова закупил компьютеры для школ Грозного
ЧЕЧНЯ. В ЧГПУ прошел семинар для преподавателей и методистов
ДАГЕСТАН. В Махачкале открылась выставка к 155-летию со дня рождения С. Стальского
ДАГЕСТАН. Дагестан отправил более 60 тонн гуманитарного груза в Оренбургскую область
ЧЕЧНЯ. В театре имени М.Ю. Лермонтова состоится премьера спектакля «Свои люди — сочтёмся»
 |
 |
 |
