ЧЕЧНЯ. Генерал-лейтенант Фрейтаг, желая наказать наиба Дубу за беспрестанные его попытки, предписал командиру егерского генерал-адъютанта князя Воронцова полка полковнику барону Миллеру-Закомельскому предпринять поиск на хуторе этого наиба, расположенном у подножья черных гор около верховьев реки Гойты. В ночь с 5 на 6 марта полковник Миллер выступил из крепости Воздвиженской с тремя батальонами пехоты и двумя сотнями казаков 26-го полка при четырех орудиях. Отряд двигался с должной осторожностью. За две версты до хутора Дубы, где начинается сплошной лес, который чеченцы завалили вековыми чинарами, но не ожидая нападения, оттоль не заняли даже караулом. Полковник барон Миллер взял две роты егерей и со всеми казаками быстро бросился к аулу, приказав отряду следовать за ним. Казаки, обскакав аул, успели занять все дороги, ведущие в лес. Итак, он, Дуба, мирно спал, а с ним и всё население аула, в ту роковую минуту, когда за полверсты от него таился отряд людей, жаждущих крови и мщения.
Начало. Высоко взлетела ракета и, обрисовав спиралью яркий путь свой по темно-серому небосклону, с треском разорвалась на противоположной стороне аула. С разрывом ракеты слилось громкое неистовое «ура», и ожесточенные, наэлектризованные возбудительными возгласами своих начальников, разъяренные мстители за павших братьев, карабинеры и егеря, страшною волною ворвались в аул, беспардонно на всем пути обливая все теплою чеченскою кровью. Ружейных выстрелов послышалось два, три, не больше, - видно, что в ходу был русский штык, без промаха и милосердия разивший виновных и невиновных. Стоны умирающих, застигнутых врасплох, доносились со всех сторон и раздирали душу. Резня людей всех полов и возрастов совершилась в широком, ужасающем размере. Из всех жителей аула вряд ли кому-нибудь, кроме одного грозного повелителя Дубы, удалось еще раз увидеть восходящее солнце. При самом отчаянном сопротивлении некоторых, большинство, застигнутое врасплох полунагими, стар и молод, женщины и дети и грудные младенцы утонули в своей крови от остро наточенных штыков, никого не помиловавших, не пощадивших… Минут десять после начала кровавых действий на улицах и в саклях, когда Миллер подъехал к расположению нашего 3-го батальона, к нему подскакал ординарец его, разжалованный в рядовые, Лауданский, с докладом, что разъяренные солдаты обеих рот не внемлют его убеждениям и наотрез отказываются кого-либо брать в плен.
«Избиение в ауле, - добавил Лаудинский, - идет страшное, невообразимое». Миллер отправился к 1-му батальону, послав ординарца куда-то с новыми приказами. Движимый любопытством поближе взглянуть на разгоревшуюся драму, я толкнул лошадь и пустился по улице, ведущей к двухэтажной сакле, среди аула, но жестоко был наказан за мое малодушие. Глазам моим представились картины ужасного кровавого погрома, жертвы которого, в самых отвратительных позах, своею массою запрудили мой проезд по узким переулкам селения. Гнедой мой, прижав уши, во многих местах отказывался идти далее, и потребовалась нагайка, чтобы принудить его перескакивать через груды тел, валявшихся на дороге. И как изуродованы были трупы эти! Там преклонных лет старик с глубокими ранами от штыка в живот и в грудь, возле него, не обращая внимания на кровь, алой струей бьющуюся из порубленной руки своей, миловидный мальчуган лет пяти силится криком и слезами добудиться старика, вероятно, деда своего. Здесь, в двух шагах от сакли, совершенно обнаженная, навзничь растянулась красивая, лет 17 девушка. Роскошная черная коса ее купалась в луже крови, а под левым соском девственной груди бросалась в глаза темная, уже запекшаяся трехгранная рана… Несколько десятков тел с отрубленными ногами и руками валялись тут же в разных положениях, обезображенные лица их явно указывали на мученические истязания насильственной смерти, жестоко красившей всех без разбора. Повернув обратно лошадь и сильно ударив ее плетью, я, не помня себя и зажмурив глаза, стремглав выскочил из этого душераздирающего ада. Уже подскакав к моей роте, я оглянулся назад и увидел высокую саклю Дубы, пылающую со всех сторон. Она как будто послужила сигналом к общему пожарищу, и вслед за ней со всех концов аула вспыхнули все до одной сакли. Густой черный дым и столбы огненных языков с мириадами искр понеслись высоко к облакам, затмив собою красное восходящее солнце.
- Однако, как не стыдно было Вам, Кавешников, - вмешался Швахгейм, - допустить в ауле зверское избиение неповинных женщин и детей? Ведь вы могли многих из них спасти.
- Нет. Трудно было обуздать злобное настроение солдат. Они не слушали ни просьб, ни приказаний и, опираясь на разрешение командира мстить за убитых товарищей, не давали никому спуску. Вскочив в одну саклю в дальней части аула, около оврага, я застал молодцов в разгаре работы со штыками. Они перекололи там мужчин и женщин, оставались в живых лишь одни дети. Дай, думаю я, спасу этих малолетков, поистине жаль мне стало невинных душ, и тут же, схватив двух ребятишек лет пяти-шести, вытащил на улицу и, не доверяя их солдатам, повел обоих сам за руки. Что же вы думаете? Кричат пострелята благим матом. Я их утешать, говорю – молчите, вам ничего дурного мы не сделаем, чурек кушать дадим, а они орут еще пуще. Не кричите, все якши будет, говорю им, но ничего не берет. Ревут, как будто их режут. Как ни жаль их, но ничего не поделаешь. Подадут сигнал отступления, надо собирать людей, а тут вожжайся с этим добром.
Все чеченцы, находившиеся в ауле, погибли, исключая 15 душ, взятых в плен, в том числе малолетний сын Дубы. Другой его сын, жена и сын Иссы, бывшего наиба Гехинского, к сожалению, найдены между сотнею других трупов. Все, что было в ауле: имущество, лошади, рогатый скот, оружие, все досталось в добычу храбрым войскам нашим. Истребив запасы хлеба, сена, найденный запас пороха, присланный Шамилем, приготовленные артиллерийские снаряды и предав весь аул пламени, полковник барон Миллер-Закомельский возвратился в крепость Воздвиженскую. И хотя, между тем, по тревоге, леса на возвратном пути были сильно заняты чеченцами с разных сторон, но храбрые войска наши и хорошие распоряжения полковника Миллера уничтожили все их надежды, и отряд благополучно и со всей добычей вошел в Воздвиженское.
(Сборник газеты «Кавказ», 1-е полугодие, 1847, Тифлис 1847) Из книги Мусы ГЕШАЕВА «Знаменитые Чеченцы»
